шеи Батильды, но Гермионе не стоило знать таких подробностей. — Она изменилась, превратилась в змею и напала.
Он посмотрел на ранки укуса.
— Она не собиралась убивать меня, просто должна была задержать до прихода Сама-Знаешь-Кого.
Если бы ему только удалось убить змею, а так грош цена… Боль в сердце, он сел и откинул одеяла.
— Гарри, нет, я уверена тебе нужен отдых!
— А тебе хорошо выспаться. Без возражений, ты страшно выглядишь. Я в порядке. Подежурю немного. Где моя палочка?
Она не ответила, просто смотрела на него.
— Где моя палочка, Гермиона?
Она прикусила губу и заплакала.
— Гарри…
Она наклонилась под кровать и протянула ему. Паддуб и перо феникса поломались надвое. Перо соединяло две части разломанного паддуба. Гарри взял осторожно ее в руки, как будто она была живая, но смертельно раненая. Он не размышлял логически, все мысли заволокла паника и страх. Он протянул это Гермионе.
— Почини ее, пожалуйста.
— Гарри, я не думаю, когда палочка так ломается…
— Пожалуйста, попробуй!
— Р-репарио!
Свисающие половинки палочки, вновь сложились. Гарри взмахнул новой палочкой. «Люмус!». Она слабо зажглась и потухла. Гарри указал на Гермиону и произнес: «Экспелирамус!». Палочка Гермионы слегка дернулась, но не вылетела из рук. Слабые просветы магии выбили из сил палочку Гарри, и она опять развалилась на две. Он уставился на нее, не в силах принять увиденное… палочка которая столько перенесла…
— Гарри, — Гермиона шептала так тихо, что он ее почти не слышал. — Мне очень жаль, я думаю это моя вина. Когда мы убегали, змея преследовала нас и я послала проклятье уничтожения, оно скакало повсюду и наверно… скорее всего…
— Это был несчастный случай, — сказал Гарри автоматически, он чувствовал потрясение и пустоту. — Мы… мы найдем способ починить ее.
— Не думаю, что получится, — слезы текли тонкими струйками по щекам. — Помнишь… помнишь у Рона? Когда он сломал свою палочку во время падения машины? Она так и не стала нормальной, пришлось покупать новую.
Гарри думал о похищенном Оливандере, который сейчас был заложником Волдеморта, о мертвом Григоровиче. Как ему удастся найти новую палочку?
— Ладно, — сказал он притворно спокойным голосом. — Я пока позаимствую твою для дежурства.
Ее лицо было все в слезах, она передала свою палочку. Он встал и вышел, не желая оставаться с ней наедине.
Глава 18. Жизнь Альбуса Дамблдора и его выдумки
Солнце поднималось: чистое, прозрачное, необозримое небо раскинулось над ним, безразличное к нему и его страданиям. Гарри сел у входа в палатку и глубоко вдохнул чистый воздух. Просто быть живым, чтобы наблюдать восход солнца по искрящемуся снежному склону; это должно было быть самым большим сокровищем на земле, но он всё ещё не мог оценить это: Гарри чувствовал острую боль от потери своей палочки. Он смотрел на охваченную снегом долину, на отдаленные церковные колокола, звенящие через блестящую тишину.
Не осознавая этого, он впивался пальцами в свои руки, как будто пытался сопротивляться физической боли. Он проливал свою кровь бессчётное количество раз. Однажды потерял все кости в правой руке. Эта поездка уже принесла ему шрамы на груди и предплечье, вдобавок к уже имевшимся на руке и лбу. Но никогда, как сейчас, Гарри не чувствовал себя обречённо слабым, уязвимым и голым, как будто лучшую часть его волшебной силы оторвали от него. Он знал точно, что может сказать Гермиона в ответ на это: палочка лишь настолько хороша, насколько хорош её владелец. Но она была неправа, его случай был иным. Она не чувствовала как палочка, вертясь, словно стрелка компаса, стреляла золотым огнём по врагам. Он потерял защиту палочек- близнецов, и только теперь, когда она исчезла, он понял, насколько рассчитывал на нее.
Он вытащил части сломанной палочки из своего кармана и, даже не посмотрев на них, убрал обратно, в мешочек Хагрида, висящий на шее. Мешочек был уже переполнен сломанными и бесполезными вещами, чтобы вместить больше. Рука Гарри нашупала старый снитч ослиную кожу, и на мгновение он боролся с искушением выташить его и выбросить. Непроницаемый и бесполезный, как и все что оставил Дамблдор.
И сейчас же его ярость к Дамблдору разлилась по нему как лава, сжигая его изнутри и вытесняя все другие чувства. От явного отчаяния они решили, что Годрикова лощина содержит все ответы, они убеждали себя, что их там ждут, что это всё часть секретного пути, проложенного для них Дамблдором: но не было ни карты, ни плана. Дамблдор оставил их нащупывать путь в темноте, бороться с неизвестными невообразимыми ужасами в одиночку, без посторонней помощи. Ничто не объяснялось, ничто не давалось легко, у них не было меча, а теперь Гарри был лишен даже палочки. И он потерял фотографию вора, и теперь, без сомнения, Волдеморт с лёгкостью выяснит, кто это был…
У Волдеморта теперь была вся информация…
— Гарри? — Гермиона, казалось, опасалась, что он мог наброситься на неё с её же собственной палочкой. Со следами от слез на лице, она присела около него с двумя чашками чая, дрожащими в ее руках, и чем-то громоздким подмышкой.
— Спасибо, — сказал он, беря одну из чашек.
— Ты не против, если я поговорю с тобой?
— Нет, — сказал он, поскольку не хотел задеть её чувства.
— Гарри, ты не хочешь узнать, кем был тот человек на картине. В общем… У меня есть книга.
На колени к нему она робко подвинула нетронутую копию
— Где… Как…?”
— Она была в гостиной Батильды, прямо лежала там… Эта записка была прикреплена сверху.
Гермиона громко зачитала несколько строк заостренного, кислотно-зеленого письма.
— Да, вероятно….
Гарри посмотрел вниз на лицо Дамблдора и испытал волну дикого удовольствия: теперь он узнает всё, что Дамблдор не счёл нужным ему сообщить, хочет он того или нет.
— Ты всё еще очень зол на меня, не так ли? — сказала Гермиона. Он посмотрел на неё и увидел, что новые слёзы просачиваются из ее глаз, и понял, что его гнев, должно быть, отразился на его лице.
— Нет, — сказал он спокойно, — Нет, Гермиона, я знаю, что это была случайность. Ты пыталась вытащить нас оттуда живыми, и ты была невероятна. Я был бы мертв, если бы ты не помогла мне там.
Он попытался вернуть улыбку на её заплаканное лицо, затем обратил свое внимание на книгу. Ее переплет был жестким; ясно, что никогда прежде ее не открывали. Он быстро перелистнул страницы в поисках фотографий, и почти сразу наткнулся на ту, которую искал, молодой Дамблдор и его красивый компаньон, ревущие от хохота над давно забытой шуткой. Гарри опустил глаза на название.
Гарри несколько долгих секунд смотрел в изумлении на последнее слово. Гриндельвальд. Его друг Гриндельвальд. Он посмотрел в сторону на Гермиону, которая все еще рассматривала название, словно не верила своим глазам. Медленно она перевела взгляд на Гарри.
Игнорируя оставшуюся часть фотографий, Гарри внимательно изучил страницы вокруг в поисках упоминания того рокового имени. Он вскоре обнаружил его и стал жадно читать, но растерялся, так как надо было вернуться по тексту все больше и больше назад, чтобы найти смысл всего этого и в конечном счете он оказался в начале главы с названием “Великое Благо.” Вместе с Гермионой они начали читать:
Ближе к восемнадцателетию, Дамблдор закончил Хогвартс в лучах славы — лучший ученик, староста, Победитель приза Барнабуса Финклея за исключительное владение заклинаниями, самый молодой член Визенгамота в Британии и золотой медалист Международной Алхимической Ассоциации в Каире за Новаторский Вклад. Дамблдор намеревался, а затем собрался на большое путешествие вместе с Элфиасом “Вонючим псом” Доджем, недалеким, но преданным другом с которым он познакомился в школе.
Два молодых человека находились в Дырявом Котле в Лондоне, готовясь отбыть в Грецию следующим утром, когда сова прибыла с новостями о смерти матери Дамблдора. Додж “Вонючий пёс”, который отказался давать интервью для этой книги, обнародовал собственную сентиментальную версию того, что случилось после. Он представляет смерть Кендры как трагический удар, а решение Дамблдора бросить экспедицию как акт благородного самопожертвования.
Конечно, Дамблдор сразу вернулся в Годриковую Лощину, чтобы по всей вероятности «заботиться» о его младших брате и сестре. Но насколько он заботился о них на самом деле?
— Он был старше, чем Аберфорт, — говорила Энид Смик, семья которой тогда жила на окраине Годриковой Лощины. — Аберфорт рос без надзора. Конечно, из-за умерших мамы и папы он мог бы вызвать жалость, если бы прекратил швыряться козьим навозом. Я не думаю, что Альбус заботился о нём. Так или иначе, я никогда их не видела вместе.
Так, каковы были действия Альбуса, не успокаивающего своего дикого юного брата? Ответ, как кажется, кроется в длительном заключении его сестры. Хотя её главный тюремщик умер, не было никакого изменения в жалком состоянии Арианы