полки валились со стен, куски фарфора разлетелись повсюду. Гарри запрыгнул на кровать и ухватился за чернеющие очертания, что повидимому было Гермионой.
Она пронзительно завизжала и свалилась назад поперек кровати. Змея снова перешла в наступление, но Гарри уже знал, что нечто похуже змеи уже в пути. Возможно даже уже в воротах, его голова была готова разорваться на части от пульсирующей боли.
Змея приготовилась к нападению, но парочка успела отползти. Змея рванилусь, Гермиона крикнула: «Конфринго!». Заклинание полетело вокруг комнаты, взорвало зеркало на шкафу, отрекошетило в них, подпрыгивая от пола к потолку. Гарри чувствовал как жар иссушает его руки. Осколок стела попал ему по щеке, и они с Гермионой свалились на кровать, но Гарри сразу подскочил к сломаному столу и оттуда вместе прямиком в дребезги разбитое окно, в никуда. Ее крик пронесся в ночи, их фигуры перекрутились в воздухе…
И снова шрам дал о себе знать, теперь он был Волдемортом и пробежал через зловонную спальню, длинными белыми руками ухватился за подоконник, увидел лысого мужчину и маленькую жещину, крутившихся в воздухе и исчезнувших. Он издал крик полный ярости, крик который смешался с криком девушки и эхом пронесся по саду, над церковным звоном в Рождественский вечер…
И этот крик был криком Гарри, его боль, была болью Гарри… это могло произойти здесь, там же где и много лет назад… здесь, откуда видно тот дом, куда он пришел сам, чтобы узнать, что он должен умереть…. Смерть… Боль была так ужасна… уничтожила его тело… Если у него не было тела, почему боль была такой ужасной, если он был мертв, откуда этот невыносимый холод… разве боль не прекращается вместе со смертью…
— Нет, — простонал он.
— Нет!
— Нет
— Гарри, все в порядке, с тобой все хорошо!
— Нет… я уронил ее, уронил…
— Гарри, проснись, проснись же!
Он был Гарри… Гарри, не Волдеморт… и шелест оказался не змеиный…
Он открыл глаза.
— Гарри, — прошептала Гермиона. — С тобой все в порядке?
— Да, — соврал он.
Он лежал в палатке на самой низкой раскладушке под грудой шерстяных одеял. По тишине и прохладе можно было предположить, что уже рассвет, на потолке за тканью палатки уже виднелся свет. Он весь вспотел, это очущущалось на простыне и одеяле.
— Мы сбежали.
— Да, мне пришлось использовать левитацию, чтобы положить тебя в постель. Я не смогла поднять тебя… Ты был… ну, не очень…
Под карими глазами залегли синие круги и он заметил у нее в руках маленькую губку, должно быть она протирала ему лицо.
— Ты был болен, — закончила она. — Весьма болен.
— Сколько прошло времени с нашего возвращения?
— Несколько часов назад. Уже почти утро.
— И я был… без сознания?
— Несовсем, — ответила неловко Гермиона. — Ты громко кричал, стонал и тому подобное.
Она закончила таким тоном, что Гарри почувствовал себя неловко. Что он делал? Говорил заклинания голосом Волдеморта? Плакал как ребенок в колыбели?
— Мне не удавалось снять с тебя Хоркрус, — добавила она, желая сменить тему. — Он впился в твою грудь. У тебя остался след. Прости. Я использовала распарывающее заклинание, чтобы вытащить его. Еще тебя поранила змея, но я промыла и приложила белый ясенец…
Он задрал потную футболку, в которую был одет и посмотрел вниз. Багровый овал под сердцем, в том месте, где жег медальон.
— Куда ты положила Хоркрус?
— В сумку, думаю, мы должны пока что дежаться от него подальше.
Он лег на подушку и посмотрел на ее подавленное серое лицо.
— Мы не должны были ходить в Годрикову Лощину, это все я, это все моя вина. Прости, Гермиона.
— Это не твоя вина, я тоже хотела идти в Годрикову Лощину. Я действительно думала, что Дамблдор оставил меч там.
— Да… оказалось, что мы ошиблись.
— Что произошло, Гарри? Что случилось, когда она увела тебя наверх? Змея где-то пряталась, потом вскочила, убила ее и напала не тебя?
— Нет, она и была змеей или змея была ею…
— Что-о?
Он закрыл глаза, но запах дома Батильды въедливый и ужасны все еще не выветрился.
— Батильда должно быть уже какое-то время мертва. Змея… змея была внутри нее. Сама-Знаешь-Кто отправил ее в Годрикову Лощину ждать. Ты была права. Она знала, что я вернусь.
— Змея была внутри нее?
Он открыл глаза. Гермиона выглядела так, будто испытывала отвращение и тошноту.
— Люпин предупреждал, что будет такая магия, о которой мы и не догадываемся. Она не хотела говорить перед тобой на змееусте, единственный язык, который она знает. Я не догадался, но, естественно, понял ее. Сразу же, как мы поднялись в комнату змея послала сообщение Сама-Знаешь-Кому. Я слышал как это произошло внутри головы, как он обрадовался и приказал держать меня… потом… — он вспомнил как змея вылезла из