почувствовал жар ударившего в лицо дыхания. Внезапно принцу представилось, что его голова вот-вот окажется в разинутой пасти чудовища. Рохан никогда раньше не оказывался в такой близости от дракона, и теперь ему больше всего хотелось забиться в ближайшую щель и подождать, пока грозная рептилия не улетит куда-нибудь подальше…
Вместо этого юноша отклонился в сторону и изо всех сил рубанул мечом сверху вниз. Драконьи челюсти лязгнули в волоске от туловища принца, едва не перекусив его пополам. Чудовище рухнуло на карниз и отчаянно взревело. Его крыло бессильно повисло вдоль туловища; из огромной раны хлынула кровь. Когда дракон попытался расправить крыло, над ущельем пронесся хруст ломающихся костей. Потеряв равновесие и способность летать, дракон вцепился задними лапами в край скалы, в то время как передние скребли воздух, пытаясь дотянуться до добычи и сомкнуться вокруг Рохана.
Глядя в покрасневшие от гнева глаза, Рохан ощутил, как в нем самом вскипела кровь. Это был враг. Весь во власти древней ярости, он ударил мечом по передней лапе и засмеялся, когда дракон зарычал. Одно его крыло неистово билось, второе висело плетью. Рохан полоснул клинком по длинной, выгнувшейся от боли шее. Когда принц поднял меч и нанес еще один удар, на этот раз колющий, из шеи ударил фонтан крови. Дракон мучительно взревел, закинул голову, а затем уронил ее вперед. Рохан сжал рукоять и нанес бестии последний удар, вонзив клинок в глаз дракона.
После этого удара руку принца пронзил жар. Меч, еще мгновение назад казавшийся таким легким, налился свинцовой тяжестью. Рохан пытался вытащить клинок из глазницы дракона, но тот застрял в надбровной кости. Рохан громко вскрикнул от усилия и внезапного жжения в плече. Дракон закинул голову в небо; меч все еще торчал из кровавой дыры, которая только что была глазом чудовища. Рептилия вцепилась когтями в скалы, но не сумела удержаться. Целое крыло билось вверх и вниз, инстинкт требовал подняться в воздух, хвост молотил стену ущелья. Дракон издал последний душераздирающий рев, соскользнул со скалы, и его огромная туша грянулась на острые камни.
Рохан посмотрел на свою руку. Коготь дракона разорвал кожу и мышцу. Рана была пустяковая, но он все же счел нужным тщательно обтереть ее, не зная, чья на ней кровь — его или дракона. А вдруг в россказнях о том, что кровь дракона ядовита, есть доля правды, вяло подумал принц.
И вдруг ему стало холодно. Солнечные лучи перестали обжигать кожу, воздух превратился в стоячую воду, сквозь толщу которой принц пробивался с болезненной медлительностью. Лютый ветер заморозил пот на его теле и превратил брызги крови в кусочки льда. Рохан бросил короткий взгляд на дно ущелья, где лежал убитый им дракон. Этого хватило, чтобы у него закружилась голова. Принц отпрянул от края пропасти, упал на колени, и его вырвало…
Ущелье и небо все еще вращались, когда Рохан ощутил, что кто-то брызжет ему в лицо холодной водой. Он досадливо потряс головой и застонал.
— Разжуй как следует, — велел голос Чейна, и Рохан ощутил во рту что-то горько-соленое, снова вызвавшее тошноту. Он судорожно проглотил отвратительное месиво и заставил себя сесть. — Теперь немного отдохни, — сказал Чейн. Маленькая облатка из трав и соли подействовала на желудок юноши как кубок крепкого вина, выпитый до завтрака Рука начинала болеть по-настоящему, и Рохан поморщился.
Чейн опустился на корточки.
— Я на минутку подумал, что придется уплыть на Дальние острова и никогда не возвращаться. Если бы я рассказал Тобин, что ты погиб, она бы сжила меня со света. Но ты убил его, Рохан — Богиня, как ты убил его! Это было потрясающе! Мы все видели. Твой первый дракон…
— Первый и последний. Больше ни за что, Чейн. Я не хочу этого. Никогда.
Чтобы подняться на ноги, ему понадобилась помощь зятя. Они неуверенно поплелись вниз, оскальзываясь на камнях. У Рохана подгибались колени. Когда друзья спустились на дно ущелья, Маэта держала их лошадей в поводу, и Чейну понадобилось несколько секунд, чтобы успокоить норовистого Аккаля, который до сих пор во время охоты на дракона никогда не оставался без всадника. Затем лорд присоединился к Рохану и остальным, ждавшим его у огромной туши.
Вытаскивая меч из глаза дракона, Рохан потратил остатки сил. Он сбросил с себя тунику и досуха вытер ею клинок, а потом велел Маэте забрать лишь когти и зубы дракона.
— За остальным мы пришлем кого-нибудь завтра.
— Да, милорд, — низко поклонилась Маэта. Она учила его стрелять из лука, ездить верхом, играла с ним и скрывала его выходки от родителей. А теперь кланялась…
Рохан вылил себе в глотку полбурдюка воды, мечтая о том, чтобы это было вино. Чейн помог ему смыть с лица и груди кровь и издал удивленное восклицание при виде длинной царапины, протянувшейся от плеча до самого локтя. Рана была промыта, перевязана остатками туники Рохана, и принц едва не вздрогнул от грубоватого, но умелого обращения зятя с его рукой.
И тут из ущелья донесся низкий вой: зловещий, пугающий. Принц резко обернулся и положил руку на меч. Остальные бросили работу и замерли. Рядом с ними никого не было. Звук тут же повторился, но на этот раз он был громче и гуще. Теперь в нем слышалась дюжина разных нот и такая лютая злоба, что у Рохана встали дыбом волосы.
— Они оплакивают его, — сказал Чейн, прерывая жуткий драконий вой. — Пора, кончать и ехать домой.
Пока они работали, вой то вздымался вверх, то опадал. Драконши скорбели по своему мертвому так же, как предстояло скорбеть Рохану и его семье завтра, когда поднесут факел к погребальному костру Зехавы. Наконец все зубы и когти оказались в больших бархатных подсумках и принялись тихонько пощелкивать, исполняя реквием по мертвому дракону. Этот звук сопровождал Рохана и его людей всю обратную дорогу. Он дрожал на обжигающем летнем солнце и безмолвно повторял свою клятву. Больше никогда.
Увидев вдали группу всадников, Сьонед натянула поводья и привстала в стременах. Цель у этих всадников была та же, что и у нее: расщелина в холмах Вере, где между скал лежала крепость Стронгхолд. Послеполуденное солнце осветило белокурые волосы, и девушка почувствовала, что от ее лица отхлынула кровь.
— Он? — пробормотал ехавший рядом Оствель. Она кивнула, не в состоянии вымолвить ни слова.
— О Богиня! — воскликнула Камигвен. — Сьонед, скорее умойся и причешись. Вот тебе гребешок!
— Оставь ее в покое, Ками. Пусть будет как есть, — возразил Оствель. — Какой мужчина потребует от женщины, проехавшей через Пустыню, чтобы она выглядела так, словно только что вышла из покоев замка?
Сьонед сказала себе, что в мире полно белокурых мужчин. Она уселась в седло и вцепилась в поводья, пытаясь справиться с бешено бьющимся сердцем. Торжественные серые траурные одеяния всадников подсказали ей, что кто-то умер, кто-то очень знатный. Но на принце вообще не было ни туники, ни рубашки. Его правая рука была обмотана куском шелка, и когда всадники приблизились, Сьонед увидела, что это наспех сделанная повязка, испачканная кровью.
— Надеюсь, нам не придется долго ждать. Здесь чертовски жарко, — заметил Оствель, явно приуменьшив. — Сплотитесь вокруг леди Сьонед.
Эти слова заставили девушку застыть от изумления, но они сделали свое дело. Все остальные стали за ней полукругом, словно они были почетным эскортом, а она сама — настоящей принцессой. Солнечный свет заливал песок, всадники приближались, и Сьонед вдруг пожалела, что не послушалась совета Ками. Она опустила взгляд на свой коричневый костюм для верховой езды, подумала о том, что не успела связать косу узлом на затылке и умыться. Что ж, значит, принцу суждено впервые увидеть ее такой уродиной, что хуже некуда, сокрушенно подумала девушка. Зато отныне она будет с каждым разом казаться ему все краше и краше…
Всадники остановились на вершине бархана, и светловолосый юноша выехал вперед. Рядом с ним держался кто-то более высокий и смуглый. Наконец-то Сьонед воочию увидела лицо того, кто являлся ей в Огне. И не только лицо. Он был среднего роста, но идеально пропорциональное тело делало его выше; плечи были гордо расправлены, несмотря на бросавшееся в глаза изнеможение. Хорошие плечи, сильные и широкие. Грудь у него была гладкая; под золотистой кожей, сверкавшей от пота и испачканной засохшей кровью, играли не затянутые жиром мускулы.
Он натянул поводья и учтиво кивнул.
— Добро пожаловать, миледи. Она склонила голову.
— Спасибо, милорд. — Голос ей подчинялся. Странно…
