Киномания

– В п-п-переводе.

Такого термина я еще не слышал.

– В переводе? На что?

– Т-Т-В.

– На ТВ? Вы хотите сказать, что это должен быть телевизионный фильм?

– Да. П-п-поэтому нам нужно его правильно п-п-перевести.

Дальше он объяснил, что «перевод» означает такую подготовку фильма, которая позволяет показ на телевизионном экране без потери действенности. Саймон никогда раньше не обсуждал со мной техническую сторону, а когда заговорил об этом, понять его оказалось не так-то просто. Но основное до меня дошло. Телевидение (хотя и оно тоже – искусство света и тени) значительно изменяло характеристики фильма, в особенности фликера. Фликер никуда не девался, но требовал другого подхода. Саймон рассуждал о технических тонкостях, сыпал цифрами, которые мне ничего не говорили. И все же его знания произвели на меня сильное впечатление.

Я всегда самоуверенно считал, что телевидение, в особенности его техническая сторона, не стоит серьезного внимания художника. Саймон придерживался на сей счет другого мнения. Насколько я понял из его торопливых и косноязычных объяснений, маленький экран телевизора сильно отличается от киноэкрана. На большом экране свет и тень чередуются по мере того, как пленка двигается через проектор. На маленьком экране свет и тень (по-прежнему символизировавшие «войну») присутствуют одновременно в каждый момент времени, что объясняется быстрым перемещением электронного ручья внутри телевизионной трубки. И фликер таким образом распространяется на весь экран.

С точки зрения режиссера-сироты Саймона, это различие было весьма существенным. К съемкам предъявлялись совершенно иные требования, чем к съемкам для киноэкрана. Интенсивные тени и резкий свет на киноэкране должны были уступить место более тонким переходам, нерезким серым тонам, размытым контурам. Образы и звук нужно было приглушить, сделать более чувственными, интимными. Большей проработки требовали крупные планы и интерьеры. Скошенные границы кинескопа можно было использовать для новых эффектов.

Но самое главным было явление, которое Саймон называл облучением. В кино свет проецируется на экран из-за спины зрителя, а с экрана воспринимается в отраженном виде. В телевидении свет агрессивен, он словно нападает, луч направляется прямо на зрителя. Картинки через оптический нерв подаются прямо в мозг, по словам Саймона, «как миллионы и миллионы маленьких иголочек». Потенциально это глубже и надежнее запечатлевает все эффекты в мозгу зрителя. С точки зрения Саймона, благодаря этому телевидение становилось куда более мощным средством, если его правильно использовать.

– Кино умрет, – уверенно и без всякого сожаления предсказывал Саймон, – В-все будут сидеть д-дома и в-весь день смотреть телек. Час за часом. Б-б-будут сидеть, как мишени. Они с-сидят, а т-ты их кокаешь – бах, бах, бах!

Ну и насколько продвинулась работа по переводу фильма в телевизионный формат, поинтересовался я.

– 3-здорово продвинулась. Я, к-конечно, не од-дин над этим работаю. Но проблемы остаются. Поэтому я п-п-пока никак не могу закончить.

Он принялся объяснять, какие трудности у него возникают с «чернотами». Темные части телевизионного кино (тени, затемнения) все еще оставались недостаточно «негативны». Добавлял трудностей и телевизионный цвет (Саймон его ненавидел). Но если резкий спектр телецвета и поддавался смягчению, то черноты из-за эффекта облучения становились слишком яркими. Вот тут-то и вступал в действие гранулированный цвет. Это был эксперимент в поисках жутковатого серого, которого пока будет достаточно для создания мрачной атмосферы; этот эффект и интересовал Саймона больше всего. Но вообще-то Саймону нужен был телевизионный темный, который был бы как «цвет ада», наподобие темных тонов хорошего фильма-нуар.

– Настоящий адский цвет. – Это «усилит зло». Выяснялось, что «никого уже п-п-по-настоящему не напугать, в особенности когда в комнате горит свет». Саймону же хотелось добиться «вампирского черного», который «высосет весь свет из людских голов» и создаст у них «внутреннюю тьму», более насыщенную, чем в любом кинотеатре, – Эт-т-то будет вроде к-как в могиле, – с энтузиазмом сообщил Саймон, – Вот тогда-то фликер будет там по-настоящему.

– И вы полагаете, что когда вы всего этого добьетесь – вампирского черного, облучения и всего остального, телекомпании станут показывать фильмы вроде «Грустных детей канализации»? – Я пытался тактично напомнить Саймону, что он всего лишь маргинальный режиссер-авангардист и не может быть уверен, что его фильмы пойдут первым экраном или за пределами телегетто «МТВ». Мой скептицизм ничуть не обеспокоил его.

– Конечно. Лет через десять будут показывать на ТВ всё. Всяк-к-кую дрянь. К-к-каналов будет не п-п- перечесть. Сотни.

– Сотни?

– Ну да. Сейчас над эт-т-тим работают. Т-т-так что и мои картины пойдут. Они реб-б-бятам нравятся. Но д-д-дело все равно не в эт-т-том. Эт-т-то просто т-трансляция. Сегодня ТВ п-п-пока так работает, но б-б- будет по-другому. Реб-б-бята будут просто п-п-покупать фильмы и смотреть их д-д-дома. А род-д-дители даже не будут знать, что они смот-т-т-рят.

– Покупать? Ребята будут покупать фильмы?

– Конечно, – с умным видом ответил он.

– Саймон, я думаю, вы немного заврались. Вы знаете, сколько стоит купить пленку для показа в домашних условиях? И для этого еще продюсеры должны захотеть их продавать.

Он ухмыльнулся, напустив на себя пророческий вид.

– Это сейчас так – то, о чем вы говорите. Но очень ск-к-коро… – Он засунул руку в карман брюк и вытащил оттуда маленький круглый предмет размером с жетон для игрального автомата. Он небрежно кинул его мне. Я его поймал и покрутил в руке. Это было что-то вроде пластикового жетона с квадратным отверстием в центре. На кромке имелись неглубокие насечки. Кроме этого, жетон не имел никаких отличительных черт. – Фильмы будут в-в-вроде этого, – продолжил Саймон. – Даже меньше. И оч-ч-чень дешевые. Могу п-п-по-спорить на что угодно.

Саймон называл этот жетон «кинопак». Он был убежден, что в ближайшем будущем появятся специальные приспособления, которые позволят людям проигрывать кинопаки дома по телевизору, – это будет не дороже, чем поставить пластинку на проигрыватель. Все люди станут смотреть кино дома по телевизору – нажал кнопку и смотри. Уже несколько лет ходили слухи о том, что ведутся работы над такой технологией; недавно на рынке даже появилась какая-то «кассета», которой прочили большое будущее в мире кино. Но то, о чем говорил Саймон, все еще было научной фантастикой, хотя он и не сомневался в близкой реальности всего этого.

– Люди будут п-п-покупать фильмы, к-к-ак, – он сунул «Милк Дадс» в очерченный шоколадной полоской рот, – к-конфетку. Нет п-проблем. Они будут их крутить п-п-постоянно во всех комнатах, все время. Вот т-т- тогда-то мы их и сцапаем по-настоящему. И мои фильмы будут самыми п-п- популярными.

Домой из школы в тот уикенд я возвращался в состоянии эмоциональной и интеллектуальной перегрузки. Образы из фильмов Саймона крутились перед моим мысленным взором, напоминая о том, что я видел истинный шедевр мерзости. Но впечатлениям от фильма мешали мысли о тех планах, что поведал мне Саймон. Я мало понял из того, что он говорил о возможностях видеотехнологии, но уже знал: ко всему, что говорят сироты об искусстве кино, нужно относиться с полной серьезностью. Их умение манипулировать этим средством было ужасающим.

И в то же время, если верить Саймону, все, чего добилась его церковь с помощью кино до настоящего времени, было ничто в сравнении с их ближайшими целями. В течение нескольких следующих лет сироты собирались освоить новую территорию – мир видео, обзаведясь при этом еще более мощным психологическим оружием. Большую часть пути до Лос-Анджелеса я пытался сосредоточиться на этой мысли, осознать ее значение. Теперь я понимал, что амбиции Саймона простирались гораздо дальше карьеры режиссера-авангардиста. Он связывал свою судьбу с новой технологией, которая вскоре будет открыта для самых крайних форм художественных изысков.