со мной в комнате. Нет, они были снаружи… доносились сюда из часовни. Я стал слушать внимательно. Тишина. И тем не менее я был уверен, что проснулся под самые последние звуки их пения. Я подождал несколько минут – не запоют ли снова. Ничего.
Остальную часть ночи я провел, опасаясь заснуть еще раз. Ближе к рассвету я все же подремал около часа.
Тем утром завтрак мне подали в комнату. Вскоре после этого зашел священник и сообщил, что машина ждет. Кто-то из приюта, сказали мне, полетит в Альби, чтобы представить меня там. Этот кто-то оказался сестрой Ангелиной, молодой монахиней. У нее было милое свежее лицо и, как мне показалось, слишком уж красивое для закрытого черного чепца, принятого в ее ордене. Мы сидели рядом на заднем сиденье в ожидании водителя, которого в последнюю минуту задержали какие-то дела, и я думал о том, какого цвета волосы под этим строгим убором и как бы она выглядела, обрамляй они свободно ее лицо. Пока мы ждали, на ее губах оставалась натянутая улыбка, словно сестра хотела мне угодить. Но напряженное выражение на ее лице вызывало у меня беспокойство, как и ее молчание. По собственной инициативе она не произнесла ни слова – только отвечала на мои вопросы, да и то очень кратко. Например, она не сообщила, что мы будем попутчиками. Это сделал доктор Бикс, который торопливо вышел из приюта вместе с водителем. Он поспешил к машине, держа в руках маленькую коробочку. Подарок.
– Прошу вас, откройте, – сказал он, великодушно улыбаясь.
Я открыл. Внутри оказался саллиранд. Он был таким новым, что даже сверкал.
– Я вам очень признателен, – выдавил я из себя.
Мое удивление трудно было скрыть. Я спросил, должен ли я буду вернуть прибор.
– Нет-нет, – сказал он, – Это ваше. После всей той жестокой критики в адрес Макса Касла, что вам пришлось выслушать прошлым вечером, мне показалось вполне уместным сделать – можем мы его так назвать: жест доброй воли? Я хочу, чтобы вы начали это долгое путешествие в правильном умственном расположении, так сказать.
Я поблагодарил его.
– Он будет использован в благих целях.
– Не сомневаюсь, – Он помахал мне на прощание рукой.
В аэропорту нас ждал маленький самолет – настоящая игрушка. Сестра Ангелина быстро поднялась на борт и села в кресло; я последовал за ней. Летчик – брат Жером, приятный молодой человек, – поздоровался со мной и, как только я пристегнулся, стал выруливать к видневшейся вдали взлетно- посадочной полосе.
Я начинал это путешествие, откровенно торжествуя. У меня был саллиранд! Доктор Бикс просто подарил его мне. Все становилось понятным, как то и предсказывал Анджелотти. Я начал составлять в уме список людей, которым покажу мультифильтр, в первую очередь Клер. Может быть, даже устрою закрытый показ работ Касла и Данкла в Музее современных искусств и позволю зрителям пользоваться этим замечательным инструментом. Так я смогу продемонстрировать, какими приемами пользуются сироты в кино. Бог ты мой, это будет сенсацией!
Только когда мы взяли курс на запад от Альп, я вдруг понял, что где-то у меня в подсознании раздается какой-то звук, напоминающий настойчивый отдаленный звон будильника, вырывающий вас в темноте из сна. Я вспоминал другой полет над этими местами. Прошлой ночью я летел во сне над этими горами в когтях огромной птицы, которая сбросила меня в холодные воды. Но сон содержал и кое-что пострашнее всех этих переживаний. Тот страх никуда не ушел, он отказывался покидать мою память. И заключался он во втором человеке, чье лицо я не хотел видеть. Теперь, впрочем, как и тогда, я знал, кто это. Анджелотти.
Спокойный полет, мягкая посадка в Тулузе; быстро пройдя французскую таможню, мы с сестрой Ангелиной оказались у дорожки перед залом прибытия, где нас ждал другой лимузин – больше и роскошнее цюрихского. Водитель, тоже священник, тепло приветствовал меня и бросился помогать с багажом. Вскоре мы с сестрой Ангелиной сидели на просторном заднем сиденье, словно бы встроенном в велюровую облачную гряду, а лимузин несся в горы к северу от города. Машина словно летела над дорогой. Скоро я начал клевать носом – сказывалась бессонная ночь и усталость от перелетов. Я стряхнул с себя сонливость и взглянул на сестру Ангелину. Вот бедняжка, подумал я, глядя на нее. Молодая, хорошенькая, умная… вероятно, она ничего не знала о жизни за пределами своей церкви. Ее, сироту, приняли в приют и с детских лет вдалбливали в голову безрадостные катарские доктрины. Неужели личный опыт заставлял ее верить, что мир, в котором она обитает, есть ад, а сама она рождена для того, чтобы на всю жизнь стать невинной жертвой мстительного Темного Бога. И тут, прежде чем я успел понять это, она повернулась, ее глаза встретились с моими. В ее взгляде не было ничего робкого или невинного. Натянутая улыбка исчезла, сменившись холодным, бесстрастным взглядом.
Я сунул руку в саквояж и вытащил саллиранд, подаренный доктором Биксом.
– Вы когда-нибудь пользовались этим прибором? – спросил я, чтобы завязать разговор.
– Да, когда училась в школе, – ответила она.
– Вы изучали кино? – спросил я.
– Нет. Я готовилась к религиозному служению.
Прошло еще несколько минут, и я сказал:
– Вчера ночью в приюте я слышал пение в часовне. Что это было такое?
– Вечерняя служба, – ответила она.
– Я не уверен, но мне показалось, что я слышал песню. Что-то вроде этого… – И я насвистел несколько запомнившихся мне нот мелодии.
– О да. Это один из наших гимнов.
– У него есть название?
–
– И это значит?..
Она помедлила, размышляя над ответом.
– «Прощай, птица ночи», кажется. Птица – это символ.
Именно эту мелодию напевал Анджелотти тогда, в квартире Клер.
Я вдруг почувствовал себя так, будто меня укачало. Но это не было вызвано ездой. И страхом тоже. Это было отвращение, возникшее внезапно, когда я осознал собственную полнейшую и убийственную глупость. Я был тем самым человеком, который, посмотрев «Психоз», приезжает переночевать в «Бейтс-Мотель» и нажимает кнопку вызова прислуги.
– Долго ехать? – спросил я.
– Меньше двух часов, – ответила она, – Хотите выпить кофе?
Я ответил, что хочу. Она похлопала водителя по плечу, он передал ей большой серебряный термос и две кружки. Сестра Ангелина откинула разделявший нас подлокотник, превратившийся в столик. Она налила кофе. Он оказался крепкий, горьковатый и очень горячий. Я принялся пить маленькими глотками.
– А в монастыре есть телефон? – спросил я.
– Да, конечно, – ответила сестра Ангелина.
– Отлично, – сказал я, начиная соображать, кому бы позвонить, если представится возможность.
Клер была вне пределов досягаемости. А кому еще? Кому-нибудь из коллег в университете? Пусть только для того, чтобы сообщить: у меня в столе лежат копия моей рукописи о Максе Касле и моя полная, чрезвычайно критическая статья о Саймоне Данкле. На всякий случай я бы хотел, чтобы о моих писаниях знал кто-то еще, кроме Анджелотти.
На какой такой случай? Я повернулся к сестре Ангелине и выдавил из себя смешок.
– Я полагаю, пропасть без вести в океане здесь невозможно.
Она ответила мне приятной улыбкой, хотя, конечно же, и понятия не имела, что я имею в виду.
– Нет, этого вам нечего бояться, – Ее глаза стали еще более внимательными.
– Отлично, – сказал я. – Просто великолепно.
– Как видите, океана поблизости нет, – Она повела рукой, демонстрируя великолепный вид за окном машины: со всех сторон – отвесные зубчатые скалы.
– Отлично, – сказал я еще раз.
Меня как-то странно утешили ее слова. Я вдруг понял, что мое лицо расплылось в глуповатой улыбке. Зачем она? Но убрать ее – выше моих сил. Пусть уж остается. Мой рот снова начал говорить. Что-то он
