Внимательно следя за моей реакцией, Сен-Сир объявил, что кинематическим текстом сегодняшнего вечера будет отрывок из (он сделал паузу для вящего эффекта) «Симона волхва». Это был один из давно утраченных фильмов Касла. Я отметил должное удивление со стороны присутствующих. Сен-Сир тут же слегка поправился. У него достаточно оснований считать, что имеющаяся у него для показа пленка – из «Симона». Однако абсолютной уверенности быть не может. В его распоряжении было несколько отрывков из шестнадцатимиллиметрового фильма – в общей сложности набиралось минут на двадцать. Он и его студенты считают, что это, судя по всему, тот материал, который был отбракован из «Симона», а потом еще много раз перемонтирован. Не без гордости он объяснил (главным образом для меня), что такое варварство могло бы совершенно обесценить фильм с точки зрения критиков, пользующихся традиционной методологией. Но вот нейросемиология может иметь дело с откровенными отбросами. Как и в голографии (это слово мне ровным счетом ничего не говорило), здесь каждая частичка картины содержит целое.
«Симон» на протяжении почти полувека пребывал в забвении. После того как немецкие цензоры изгнали его в начале двадцатых с экранов, нигде не обнаруживалось упоминаний о том, что эта пленка попадала в затвор проектора. Есть основания считать, что лента оказалась среди других, уничтоженных нацистами. Я нетерпеливо спросил Сен-Сира, как к нему попал этот фильм. Из частной коллекции, находящейся здесь, в Париже, – таким был ответ. Не назовет ли он мне имя коллекционера? Может быть, мне удастся найти еще какие-нибудь работы Касла. Сен-Сир с удовольствием сообщил мне, что надежды на это призрачны. Те куски, что оказались в его распоряжении, находились в совершенно бросовой коллекции эротических лент, которую он до этого уже просматривал. Знаю ли я, задал он мне вопрос, что несколько отрывков из касловских фильмов уже не один год ходят в Европе на рынке порнографии? Эти фрагменты были самым безжалостным образом изъяты из контекста, а потом переведены на шестнадцати– или восьмимиллиметровую пленку. Коллекционеры обычно не имеют ни малейшего представления о происхождении этих обрезков или о том, какую историческую ценность они могут иметь. Перепечатки обычно были низкокачественными, а делали их нередко просто для личного потребления.
«Симона» был особенно популярен среди любителей порнографии в двадцатые и тридцатые годы – эти люди свободно монтировали и переименовывали наиболее сексуальные эпизоды в соответствии со своими особыми вкусами. В такой форме куски касловских фильмов циркулировали долгие годы – обычно их подавали как постельные сцены из жизни Древнего мира. Сен-Сир обнаружил фрагменты под такими названиями: «Личная ванна царицы Савской», «Римские ночи», «Оргия фараона». Фрагмент, предназначенный для этого вечера (его последнее приобретение), был известен прежнему владельцу как «Ночь с Еленой Троянской».
Сен-Сир включил проектор. На экране – в покрытом царапинами зернистом квадрате тусклого водянистого света – внезапно появилась женщина, раздеваемая двумя темнокожими слугами. Возникла маленькая рамка, а в ней титры (на немецком): «Утешение Симона: прекрасная Елена Троянская развлекает заезжих волхвов». Именно они, пояснил Сен-Сир, и позволили ему определить, что это отрывок из фильма Касла. Согласно замыслу Касла, в основу фильма была положена жизнь легендарного чародея и отступника Симона волхва; его повсюду в странствиях сопровождала проститутка, которую он выдавал за реинкарнацию Елены Троянской. Во всех сохранившихся фрагментах фигурировала Елена: Елена принимает ванну, Елена танцует, Елена вальяжно сидит на ковре из звериных шкур. В этом отрывке Елена раздевалась перед нами: сняла с себя один за другим полупрозрачные предметы одежды, а потом, полуобнаженная, уселась в роскошное кресло. Это была пышная женщина рубенсовского типа с мясистыми боками и огромными обвислыми грудями, которые тяжело перекатывались из стороны в сторону, словно неочищенные яйца на блюде. Но двигалась она с плавным изяществом, кожа блестела от масла или пота. Пленка была настолько заезжена, что я не мог узнать актрису; Сен-Сир был убежден, что это Ганна Ральф{238} – звезда немого кино.
На пленке было множество склеек – явно убирали все, что не имело отношения к Елене. Внезапно после одной из таких купюр она появляется на шикарном ковре, прижимая к себе змею размером с хорошего питона. Женщина нежно ласкает ее, целует, позволяет скользить по своему телу, между грудей, вниз – между ног. (Как Каслу удалось уговорить актрису на такие съемки?) Елену окружают несколько мужчин, плотоядно смотрящих на нее. В их выпученных глазах – похоть. Елена дразнит их, предлагая свое тело, а потом отпугивает, угрожая змеей. Наконец она отбрасывает мерзкую тварь в сторону, и мужчины приближаются к ней. Крупный план: мы видим, как к ней тянутся несколько рук. Елена исчезает под массой тел, а камера пьяновато покачивается.
Фрагмент, длительностью около семи минут, резко обрывался, а за ним шли несколько секунд зарядного конца ленты. Потом так же резко начиналась вторая, лучшая копия того же материала. Сен-Сир пояснил, что это часть той же самой приобретенной им катушки; на этот раз мы должны внимательно смотреть концовку. Там обнаружился необыкновенный эффект, вырезанный из первой копии. Здесь в финале обнаженная и извивающаяся Елена оказывается в ореоле мерцающего света. Ее изображение начинает вращаться, описывает полный круг, еще и еще, и наконец превращается в вихрь, который растворяется в темноте. В самый решительный момент камера отступает назад, и мы понимаем, что видим отражение Елены в водянистом глазном яблоке. Камера продолжает двигаться назад, глаз занимает свое место на лице, которое гротескно искажено похотью. Это один из зрителей Елены. Лицо вульгарное и глупое, рот приоткрыт, на губе поблескивает капелька слюны, срывается и падает. Внезапно вперед выплывает изображение Елены и обвивает его лицо, в конце концов пропадающее в темном треугольнике ее лобковых волос, который, в свою очередь, начинает медленно вращаться, потом ускоряется, заполняя экран вихрящейся тьмой. Я сразу же узнал этот эффект – такой же вихрь Касл использовал в финале «Теней над Синг-Сингом», правда, там это было сделано грубее, но действовало так же сильно.
Несмотря на краткость фрагмента, становилось ясно, почему «Симон волхв» был объявлен непристойным и запрещен. Даже по сравнительно мягким цензурным стандартам середины двадцатых виденные нами сцены были вызывающе скандальными. И, как заметил Сен-Сир, когда финальный эпизод был восстановлен, сексуальность фильма приобрела крайне отталкивающий характер. «Тошнотворный» – такое слово употребил Сен-Сир. У меня в памяти вспыхнуло еще одно: нечистый.
В комнате, словно в храме, воцарилась тишина, когда Сен-Сир начал свой анализ фильма. Его наблюдения, подаваемые напористо и остроумно, заполнили оставшиеся четыре часа этого вечера – интеллектуальное остроумие, кажется не ставшее неожиданностью для его последователей. Начал он с нескольких сделанных как бы вскользь замечаний о следах сложнейших приемов, видных даже в этих разрозненных фрагментах: высокая подвижность камеры, плавные монтажные переходы, интенсивное применение латенсификации{239}.
– На самом поверхностном уровне в работе Касла видно мастерство, намного превышающее все достижения других режиссеров этого раннего периода, не исключая и Гриффита, Мурнау, Ланга. Кроме этого, не забывайте, что мы имеем дело с фильмами дарования, которому едва перевалило за двадцать. – Казалось, однако, что говорить обо всем этом не имеет смысла.
Сен-Сир не проявлял особого интереса к подспудным эффектам фильма. Он остановился на них только ради меня. Делал он это насмешливо-извиняющимся тоном, словно попусту тратил время собравшихся.
– Эти маленькие трюки, кажется, представляют интерес для нашего американского гостя, – пояснил он.
Сен-Сир небрежно отмотал назад пленку – последние несколько минут финальной сцены: тело Елены вращается, вращается. Он замедлил прокрутку и увеличил яркость, а потом на линзу проектора надел какую-то насадку. Он сказал, что это его собственное изобретение – усиливающий фильтр для изображения низкой насыщенности. Сердце у меня екнуло. Боже мой! Это же был саллиранд. Или его аналог. С той разницей, что Сен-Сир не подносил его к глазу, а закреплял на проекторе. Но этот прибор выполнял ту же функцию, что и устройство Зипа Липски. Когда фильтр был установлен, тело Елены мгновенно дематериализовалось, потерялось в волнообразном рисунке тонких линий. Приобрело очертания второе наложенное изображение. Я ничего не мог разобрать, но испытал отвращение – такое же чувство испытываешь, когда в нос тебе ударяет дурной запах.
– А теперь смотрите внимательнее, – распорядился Сен-Сир, – Наклоните головы вот так – влево. – Я наклонил. Линии и тени стали принимать какие-то неясные очертания. Я смог разобрать лицо, почти перевернутое. Оно было похоже на маску – какое-то ненастоящее и в то же время до странности пугающее. Лицо экзотического тотема, может быть африканского или индейского. Суровое и мрачное божество. Лицо
