Киномания

То, что она сделала потом, было для меня полной неожиданностью – хорошо отработанным движением, которое сразу же рассеяло мрачноватую атмосферу, она уперлась лбом в маленькую подушечку и без всяких усилий сделала стойку на голове – ей даже не пришлось ловить равновесие, она встала как вкопанная. Не думаю, что в ее намерения входил комический эффект, но я тут же испуганно хихикнул. Улыбаясь мне своим перевернутым лицом, она сделала движение тазом, и прилипшее было к ее телу платье послушно поползло вниз по ее ногам и туловищу, собираясь у нее под мышками ниже грудей. Она на несколько секунд застыла в этом положении, позволяя мне изучить ее перевернутые формы. Под платьем на ней ничего не было; как это ни странно, но вид ее обнаженного поставленного с ног на голову тела возбуждал скорее любопытство, чем желание. Я отметил ее гладкую молочного цвета кожу, имевшую единственный недостаток – несколько варикозных, красноватых вен на ногах. Да еще вокруг ягодиц и талии образовался жировой поясок, от которого ее фигура приобретала грузноватый характер. В остальном же Ольга была стройной, сильной и на удивление хорошо сложенной. Затем так же быстро и умело, как принимала стойку, она вернулась на ноги, одним плавным движением стянула с себя платье и опустилась на одно колено. Такого аккуратного и удивительного раздевания я никогда в жизни не видел. В неперевернутом положении ее груди были большими, массивными и рыхловатыми на вид – они выдавали ее возраст гораздо сильнее, чем лицо, которое теперь разрумянилось и пылало.

– Ты можешь встать на голову, Джон? – спросила она. Нет, не могу, ответил я, – Жаль. Это помогает прочистить мозги. Становишься восприимчивее. Я тебе говорила, что всегда люблю раздеваться первой. А теперь ты, а? Не спеши, не спеши. Медленно. С чувством и толком.

Когда я разделся, Ольга легла на спину и приступила к исполнению неторопливых, грациозных упражнений. Ее спина сильно выгибалась, она поднимала и опускала таз, делала им вращательные движения в горизонтальной плоскости – ни дать ни взять профессиональная стриптизерша; потом, расположив ноги под необычными, невозможными углами, она начала ритмически разводить и сводить бедра. Тем временем ее руки не переставали массировать тело – от горла до коленей. В ее движениях была точность, свойственная йогам, – нечто раз и навсегда заданное и хорошо отработанное. Но я никогда не видел в йоге таких поз. Они словно бы имели целью сосредоточить мое внимание на ее совершающей медленные круговые движения вульве, которая то бесстыдно расцветала, то закрывалась в плоскости чуть ниже моих глаз. Если цель и в самом деле была, то она вполне достигалась – Ольгины движения производили задуманный эффект.

Когда я разделся, Ольга усадила меня на колени напротив себя – ягодицы на пятках, руки сцеплены сзади. Сама она уселась передо мной в довольно странной позе: одна нога под ней, другая вытянута, пальцы вытянуты.

– А теперь, – сказала она, – я буду тебя учить так, как учил меня Макс. Только теперь от женщины к мужчине. Все то же самое, но наоборот. Хорошо? – Я кивнул, не очень хорошо понимая, что она имеет в виду. – А теперь начинай дышать очень легко, очень медленно. И смотри сюда, – Она достала маленькую серебряную цепочку из лакированной шкатулки на столе и надела ее себе на голову – та обосновалась чуть выше бровей. На цепочке был закреплен маленький красный драгоценный камень, он опускался ей на переносицу, переливаясь там странными цветами благодаря фонарю в потолке. Она хотела, чтобы именно на нем я и сконцентрировал свое внимание.

То, что не произошло в течение следующих нескольких часов, было куда примечательнее того, что произошло. В то время я бы сказал, что не произошло вообще ничего – по крайней мере, между нами двумя. Не было ни поцелуя, ни объятия. Не было ни одного прикосновения – я говорю о настоящих прикосновениях. Ольга придвинулась ко мне так близко, что я мог ощущать тепло ее тела, и довольно долго ничего больше не было. Я ощущал ее тепло все сильнее и сильнее – наконец оно стало походить на лучи солнца, что отражаются от каменной стены. Откуда доносилось это тепло? Окружающий меня запах перестал быть благовонным. От Ольги исходил какой-то явно мускусный дух, и я бы не решился назвать его привлекательным. Прошло несколько минут, прежде чем он утратил остроту и перестал вызывать неприятные ощущения. Как ни странно, но я бы назвал его слишком сексуальным и несовместимым с состоянием умиротворенности; я испытал облегчение, привыкнув к нему.

Закрыв глаза, Ольга принялась приставлять кончики пальцев – оставляя их на волосок от моей кожи – к разным, хотя и выбираемым со знанием дела, частям моего тела: ко лбу между глаз, к горлу, к левому плечу, к правому плечу, к правому соску, к левому соску, к солнечному сплетению; ее пальцы ни разу не притронулись ко мне, но я ощущал прикосновения – они щекотали меня, как маленькие иголочки, излучающие концентрированное тепло. Я тем временем, как мне и было велено, не сводил взгляда с драгоценного камня, сверкавшего у нее на лбу. Это – в сочетании с обволакивающим теплом Ольгиного присутствия и глубокой тишиной, царившей в комнате, – вскоре погрузило меня в какое-то гипнотическое спокойствие. Мое расслабление достигло такой степени, что я решил: методы Ольги явно не идут на пользу. Отсутствие прикосновений начало становиться все более утомительным. Я снисходительно говорил себе: если верить ее рассказам, то это единственное, на что был способен Макс в те давние времена. У этого Касла были свои тараканы. Явно истаскавшийся Дон Жуан с гаремом актрис-любовниц, который свою импотенцию прикрывает всякими колдовскими заморочками. Мысли у меня смешались. Я представлял себе Ольгу – молодую, красивую, страстную, вынужденную сорок лет назад мириться с этим обескураживающим отношением со стороны Касла. Может, это был какой-то грязный трюк. Теперь я уже знал, что Касл был не чужд таких проделок. Но он ее убедил в том, что на самом деле происходит нечто замечательное. Он изменил ее жизнь. Касл – всегда обманщик.

Я спрашивал себя: правильно ли, что мысли мои мечутся вот так? Как их унять при том, что меня одолевает скука? Представьте мое удивление, когда именно в этот момент блуждающий, ищущий палец Ольги замер, на сей раз и в самом деле прикоснувшись – к головке моего пениса, точно к зияющему отверстию. Я говорю «к головке», потому что, каким невероятным это ни покажется, я был мощно, до крайности возбужден – эрекция состоялась первоклассная. Но как это произошло, а я даже ничего не заметил? И почему? Ольга никак не стимулировала меня. Напротив – меня чуть не сморил сон. А теперь вдруг словно я пробудился после короткого сна, мои соки пришли в движение. А может быть, я просто в эти мгновения осознавал – верхом, головой, – что все это время происходило в моем теле. Я посмотрел вниз, чтобы убедиться, не обманывают ли меня чувства. Все верно – я стоял в стойке «смирно», как послушный солдат, готовый к маршу. И тут Ольга принялась легонько и медленно водить своим пальцем, а скорее ногтем по всей длине моего пребывающего в неотложной готовности орудия. Ощущение было таким сильным, что мне в голову хлынула кровь, а с нею наступило какое-то пьянящее состояние внутренней напряженности, готовое разлиться торжеством освобождения. Готовое, готовое – всегда только готовое.

– Осторожнее, – предупредила меня Ольга низким шепотом, – мы ведь не хотим ничего потерять, правда?

Она снова показала на драгоценный камень, заставляя меня сосредоточиться на нем. Ей каким-то образом удалось оттянуть наступление этого полуоргазма, как мне показалось, на несколько минут. Я дышал самыми верхушками легких – мне приходилось открывать рот, чтобы глотать воздух. Скоро я задыхался от желания, от жажды поскорее забраться на вершину, до которой было рукой подать, но никак не дотянуться. И хотя ощущение было мучительным, я не мог не восхищаться его пикантностью. Это было умение распалять, возведенное в ранг искусства. Сколько может Ольга держать меня на краю? Ответ на этот вопрос содержался в сексуальном состоянии; я и не подозревал о существовании такового, пока не впал в транс, в котором мне стало все равно. В само это мгновение я не мог сказать, сколько оно может продлиться – минуты или часы; я утратил всякое представление о времени.

Но по прошествии какого-то бесконечного отрезка времени я вдруг понял, что мое возбуждение – такое невыносимое, такое мучительно насущное – вдруг прошло и ко мне вернулось спокойное тепло. Я пребывал в ошеломленном состоянии, чувства мои смешались, и потому я даже не заметил, как Ольга оказалась у меня за спиной – встала там на колени, обхватив меня руками за талию и поддерживая мое истомленное тело. Что же случилось? Я взглянул вниз и увидел свой обмякший орган, мирно успокоившийся в ее ладошке. Никакого следа оргазма – я не помнил, как достиг высшей точки. Но я отчетливо помнил венчавшее все это ощущение полноты, от которого я сейчас уходил все дальше и дальше, как уставший бегун, покидающий дорожку и радующийся возможности отдохнуть. Где-то в глубинах моего естества