— Бальзак — человек щедрый и платит пенсии вдовам своих подчиненных.
— И тете Фелиции тоже, я знаю, — Фанфан становился все нетерпеливее, ибо разговор все время уходил в сторону. — А мерзавец Пиганьоль женится на Фелиции только из-за пенсии за Донадье! И из-за моих денег, разумеется. Ну и что?
— Представь себе, несколько месяцев назад я ужинал с графом де Бальзаком и он мне кое-что рассказал! Чисто из любезности, из любви к людям, из христианского милосердия он выплачивает целых шесть пенсий женам, чьи мужья не пали на поле боя, а дезертировали — но не для того, чтобы вернуться к своим женам, а чтобы исчезнуть в канадских дебрях! И среди таких дезертиров — Виктор Донадье!
— Не может быть! — вскрикнул ошеломленный Фанфан.
— Именно так! — подтвердил брат Анже.
— Ах, мерзавец! А я-то считал его героем! Значит, он не умер?
— Судя по всему — нет, но это не единственный случай, когда такой дезертир живет в племени индейцев!
— Черт возьми! — протянул Фанфан, настолько потрясенный и заинтригованный, что повторил: — В племени индейцев!
— Но послушай дальше: Пиганьоль об этом знает. Знает правду. И он сам явился сообщить Фелиции о гибели Виктора! А теперь представь — Фелиция узнает, что её обманывал этот негодяй, что он лгал, лишь бы присвоить её пенсию…
— Представляю!
— И что он все время ломал комедию!
— Ах, какой мерзавец!
— Что тогда Фелиция сделает?
— Ну, я не знаю! Она стала такой дурой!
— Злость, обида, разочарование будут ей хорошими советчиками! Фелиция выгонит почтенного мсье Пиганьоля из дому!
— В этом я не очень уверен. И она, к тому же, беременна!
— Положись на её гнев и обиду! Но, во всяком случае, Пиганьоля нужно припугнуть такой возможностью, пусть задумается! Мысль о том, что после твоих денег может вдруг лишиться и тех, других, может оказаться так жестока, что откажется от своего чудовищного плана!
— Вэлл (еще одно слово, которое Фанфан подхватил у Толстяка Гужона) так что будем делать?
— Увидишь? — пообещал брат Анже.
План его был столь привлекателен, что Фанфан забыл рассказать брату Анже о своем подвиге — то есть о встрече с графиней Дюбарри. Расскажи он все в тот день, да ещё покажи как доказательство дареную камею, брат Анже, быть может, позабыв обо всем, постарался побыстрее реализовать свой план, о котором столько раз упоминал — но что делать, такова история: слова, оставшиеся несказанными, меняют если не дальнейший ход истории, то по крайней мере судьбы действующих лиц!
Через двое суток после разговора, которому мы были свидетелями, Пиганьоль с девятым ударом часов вошел в кабаре 'Де ля Селетт', где было полно народу. Кучера, только что закончившие свой рабочий день, уличные 'дамы' в поиске клиентов, торговцы из соседних лавок, несколько солдат все старались перекричать друг друга. Пиганьоль, тяжело хромавший и раскачивающийся из стороны в сторону в такт своей неровной походке, направился к заднему столу, за которым его поджидал Хлыст. Это был парень лет двадцати пяти, низколобый, почти лысый, расплющенный нос и оттопыренные уши его тоже не украшали. Как-то в драке он лишился одного глаза. Изгнанный из банды Картуша, начал 'работать' сам и стал специалистом по вооруженным ограблениям, которые всегда сопровождал насилием просто ради собственного удовольствия. На столе перед ним стоял большой, но уже полупустой глиняный кувшин. Сразу он и не заметил, что Пиганьоль выглядит взбешенным, и одновременно поникшим и растерянным.
— Все готово, — процедил Хлыст сквозь зубы по-привычке торопливо. — Я договорился с Жюльеном, голландцем, у него коляска с парой добрых коней. Стоит во дворе у братьев Генри. Я установил, куда и когда ходит наш юный друг Фанфан. Каждое утро в семь часов — за молоком на ферму Пикара, это за садом Колиньонов. Сделаем все так: как я дам сигнал, что вышел из дому, Жюльен выедет с фиакром, в нем будешь сидеть ты. Когда вы его догоните, остановитесь, ты откроешь дверь экипажа, поздороваешься и предложишь подвезти. Раз он тебя знает, ничего не заподозрит, это точно! И — по коням! Жюльен погонит с места, если повезет, никто ничего не заметит. Через двадцать пять минут будем в Пантине, у Жюльена там есть уединенная хибарка. Ты же, разумеется, приготовься дать мальчишке как следует, если он…
— Оставь это, — сказал Пиганьоль, трижды уже пытавшийся прервать словоохотливого Хлыста. — Боюсь, все пропало!
— Что ты несешь?
— Все пропало. Этот парень нынче остановил меня на улице — видно проследил, когда и куда я хожу (Пиганьоль сказал это с хмурой иронией). Знаешь, что он мне заявил? Черт побери! Я бы его убил на месте, если б мог!
— Ну давай, говори, дерьмо! Давай! — злобно заворчал на Пиганьоля сообщник, взбешенный нерешительностью Пиганьоля и ещё больше заявлением, что план их лопнул.
Было около одиннадцати утра, когда Фанфан, действительно поджидавший, когда Пиганьоль выйдет из дому, того окликнул. Фанфан не хотел заходить с ним в дом, предпочитая, чтобы разговор проходил на улице, ибо полагал, что Пиганьоль способен на все — и ещё потому, что не хотел доводить Фелицию до отчаяния сообщением, которое бы показало, как фальшив, никчемен и лжив с первой встречи был с ней этот человек, которого она все-таки любила и который был, в конце концов, отцом её ребенка.
— Мсье Пиганьоль, — окликнул его Фанфан, — мне вам надо кое-что сказать!..
— О! — воскликнул пораженный Пиганьоль, пораженный вежливым тоном того, кому они готовили ловушку, и потому заговорив с Фанфаном почти ласково: — Как дела? Как ты подрос за эти несколько месяцев! И как здорово выглядишь, правда!
— Да? Благодарю вас! А как ваши дела?
Короче говоря, завязался светский разговор, и при воспоминании о нем у Пиганьоля горели уши, так он чувствовал себя смешным.
— С вами собирался говорить брат Анже, но я ему отсоветовал. Он болен и не может выходить. Он спросил, смогу ли я поговорить с вами от его имени, и я согласился!
— Да! А в чем дело? — стал заикаться Пиганьоль, которому имя брата Анже Бог весть почему нагнало страху.
— Мсье Пиганьоль, это касается Виктора Донадье.
— О! Да? Гм, а почему? — Пиганьоль почувствовал, что бледнеет.
— По доверительному сообщению графа де Бальзака, бывшем и вашим командиром в третьем драгунском полку…
— О, полковник был прекрасным командиром! — голос Пиганьоля дрогнул.
— Брат Анже узнал, что мсье Виктор Донадье не погиб, а дезертировал, и что вы знали, как это произошло, потому что согласно сведениям, полученными братом Анже, вы входили в группу дезертиров, которая, однако, была поймана и осуждена к трем годам тюрьмы. Так что у вас было достаточно времени увидеть, как ваш друг Виктор Донадье убегает в лес близ крепости Форт-Меридьен, где вы служили.
— Ха! Хо! Гм… — выдавил Пиганьоль, — гм, но…
Вот и все, что он ответил Фанфану. Скажем проще, потерял дар речи. Глядя на Фанфана с идиотской миной, все же смог пробормотать:
— Виктор Донадье погиб. Его убил какой-то ирокез…
— Этого не может быть! Вы вступили в сговор с ирокезами, завели с ними темные делишки и те помогли вам бежать!
— Гром меня разрази! — вытаращил Пиганьоль глаза. Попытался стать в позу: — Ну и что?
— Это от Фелиции вы скрыли! Вы ей попросту лгали! И она бы не обрадовалась, узнав об этом! Ей хватило бы письма брата Анже с информацией, в каком ведомстве можно получить все сведения о Викторе — и о вас, мсье Пиганьоль! Как вы думаете, пришла бы она в восторг? Вы могли бы сразу лишиться и дома, и денег, не так ли?
— А по какому праву? По каким законам она бы могла это сделать? выкрикнул Пиганьоль, хватаясь за
