иллюминаторами мощных двигателей не прорывался к сознанию в полной мере.
Слух… Потеря слуха явилась для него не меньшей трагедией, чем угроза лишиться правой ноги. Когда-то Яровой окончил музыкальную школу и без проблем поступил в училище по классу фортепиано. Так и стал бы, наверное, профессиональным музыкантом — преподаватели в один голос сватали в консерваторию, прочили великолепную карьеру, ведь к восемнадцати он легко и виртуозно играл почти на всем, что мало-мальски издавало звуки. А одаренный юноша в одночасье решил по-своему: подал документы в десантное училище, да отбыл из северной столицы, не простившись и поставив крест на своем таланте. Играть меж тем продолжал и любил, а теперь же и это пристрастие в одночасье оказалось под вопросом…
Чтобы отвлечься от боли и тягостных раздумий о будущем, он стал еще пристальнее рассматривать привлекательную спутницу. В эту минуту девушка возилась с медикаментами и системой, установленной в двух шагах от Кости — у носилок рядового бойца «Шторма» и не подмечала внимательного взгляда. Она была чуть выше среднего роста; длинные темные волосы облегали аккуратненькую головку, образуя на затылке этакое упругое блестящее сплетение. Открытое лицо с приятными, правильными чертами выражало мягкость, доброту, сострадание. Красивые руки управлялись со склянками, упаковками и прочими причиндалами легко и привычно, словно их хозяйка занималась врачеванием многие десятилетия. Еще в госпитале Косте довелось услышать резкий диалог меж этой отчаянной барышней и тамошним начальником медицинской службы, за коим давненько утвердилась репутация пьяницы, мясника и посредственного фельдшера. Диалог сумел прорваться до слуха капитана, потому как сплошь состоял из крика — упорная девица, не взирая на ранги, чихвостила пожилого подполковника. Тому вменялись и нерешительность, и промедление, и масса других профессиональных огрехов. К концу эмоционального женского монолога тот готов был пойти на любые уступки, лишь бы она поскорее угомонилась и не выносила суть разногласий из госпитальной «избы». Когда вопрос об отправке двух «тяжелых» в Питер решился положительно, девушка отрезала: «И не вздумайте посылать сопровождающими неумелых, ленивых медсестер! Сама полечу! А потом вернусь тем же рейсом…»
И добилась-таки, полетела.
— Как вы себя чувствуете? — все ж заметила она его интерес и присела рядом.
— Извините… Вы не могли бы говорить погромче? — улыбнулся Яровой.
Вспомнив о взрыве, девушка виновато коснулась его руки, чуть наклонилась и повторила вопрос.
— Терпимо, — отвечал капитан.
Она понимающе кивнула и попыталась подбодрить:
— Вы не переживайте. Если с умом, да в стоящей клинике заняться вашей ногой — все будет нормально. И прыгать, и бегать сможете не хуже прежнего.
— Кто ж возьмет меня в такую продвинутую клинику?.. — усмехнулся он.
— Возьмут, — отчеканила девушка, слегка нахмурив тонкие брови.
— Может и возьмут, да будут ли заниматься? Это ж стоит немыслимых денег.
— И возьмут, и займутся, и поставят на ноги — не сомневайтесь! — упрямо повторила она и, немного отвернув голову вбок, твердо изрекла: — Платить должны те, кто в пьяном угаре лихачит и разбивается на мерсах, а вы и вам подобные имеют полное право лечиться бесплатно.
Странно, но Яровому всякий раз становилось легче после коротких разговоров с ней — верно, каким- то неведомым способом передавалась уверенность, жизнелюбие и непомерная жажда справедливости, составляющие главный стержень ее характера.
И снова, наслаждаясь изумительным профилем, Константину показалось, будто они когда-то встречались.
— Вы питерская? — решился полюбопытствовать он.
— Да, — кивнула врач, любуясь проплывавшими за иллюминатором облаками.
— Значит, мы земляки.
— А я знаю.
— Прочитали в личном деле?
— С личным делом ознакомлена, — призналась она и посмотрела на него чистым, открытым взором. — Но мне и без официоза многое про вас известно.
— Знаю, что жили вы на Выборгской стороне — в Нейшлотском переулке; учились в школе на Гренадерской; много занимались музыкой…
— Но откуда?! — изумленно пробормотал он, — неужели и вы из того же района Петербурга?
— Из того же. И проживала по соседству — на Фокина, и училась в той же школе, только на три класса младше.
— Вот оно что!.. То-то мне внешность ваша чудилась знакомой.
— Ну, это вряд ли, — засмеялась врач. — Вы, старшеклассники нас малолетних пигалиц не замечали, а вот мы прямо-таки мечтали о вашем внимании.
Немного помедлив, точно собираясь духом, она мягко произнесла:
— Меня зовут Эвелина. А вас, Константин, не так ли?
Весь остаток трехчасового полета Яровой продолжал украдкой наблюдать за ней и, временами забывая о ранении, поражался: «Надо же! Учились в одной школе, ходили по одним и тем же улицам, коридорам, классам, а встретились под пулями в Чечне. И ведь узнала, вспомнила… А девчонка-то умница! Обаятельна, скромна… и внешность — глаз не оторвешь: стройная фигурка; лицо необыкновенной чистоты, руки — загляденье. Да и характер боевой — костьми ляжет, а своего добьется. Наш, одним словом, человек!»
Вначале Константина отвезли в военный госпиталь, палаты которого и так под завязку были забиты поступавшими с Кавказа ранеными. Молодая врач немного посидела возле его кровати, да печально улыбнувшись, засобиралась в обратный путь.
— Спасибо вам, Эвелина, — прошептал капитан. — Если бы не вы…
— Нет-нет, — снова прикоснулась она к его плечу теплыми пальчиками, — это вам, Костя, спасибо. Не заметь вы тех бандитов — и меня бы вместе с тем бедолагой-санитаром не было б в живых.
Он завладел ее рукой, легонько — по-дружески сжал; девушка улыбнулась, опустила длинные ресницы…
— А знаете… — неловко прервав затянувшуюся паузу, она приложила свободную руку к своему ушку, — после вашей своевременной, но оглушительной пальбы мой слух тоже частично пропал.
Они посмеялись над совпаденьем.
— Это с непривычки. Восстановится… Я, кажется, уже слышу получше, — прошептал Яровой и, вдруг неожиданно для самого себя, не сдержавшись, прижался губами к ее нежному запястью.
Эвелина, казалось, перестала дышать, потом несмело прикоснулась к его волосам, нежно повела ладонью по густым темным прядям и… снова засобиралась. Он не хотел ее отпускать, однако девушке нужно было спешить на аэродром, дабы успеть на тот же транспортный самолет, вылетавший вечером в Грозный.
И пожелав скорейшего выздоровления, смущенная, с выступившим на щеках тонким румянцем, Эвелина выскользнула из палаты…
В августе, спустя два месяца после злополучного разрыва гранаты на склоне горы, регулярно навещавшие сослуживцы, принесли радостную весть: Яровому присвоили очередное воинское звание, а командование «Шторма» строит планы на его скорое возвращение в отряд. Однако заживление тяжелого ранения проистекало по иным планам — нога по-прежнему беспокоила тянущей, изматывающей болью, а опухоль спадать окончательно и не думала.
Вряд ли можно было утверждать, что военные врачи молодым человеком не занимались вовсе — правую ногу прооперировали, вроде бы собрав по кусочкам изуродованную голень, упаковали ее в «аппарат Илизарова», однако выздоровление, ежели и происходило, то шло слишком вяло и неохотно. Мало смысля в специфической медицинской терминологии, Костя с трудом передвигался с помощь одного костыля и ненавистного, неудобного аппарата по запутанным госпитальным коридорам: то на рентгеновские снимки, то
