ему сделать это. Недостроенные корабли, а также все имущество и рабов Полиния царь передал Амфиалу — сыну Полиния, внуку Тектона. Поскольку Амфиалу было всего три года, царь назначил ему опекунов из числа самых опытных корабелов. Так и дело было продолжено, и преемственность сохранена. Полиний же, удалившись от дел, стал проповедовать мою грядущую месть, призывая феакийцев сжечь корабли, дабы не гневить меня еще более. Хитроумный царь понял, что преследовать безумца — значит косвенно подтвердить его правоту, и притворился, что верит пророчеству. Но, не желая прекращать выгодную торговлю, Навсифой осветил пророчество с неожиданной стороны. «Да, — говорил пройдоха, — Посейдон гневается на нас за то, что мы безопасно бороздим море, и обещал страшно отомстить нам. Поскольку месть объявлена, она неизбежна, ибо слово богов нерушимо. Именно поэтому, — говорил сребролюбец, — нельзя разрушать верфь и прекращать торговлю. Ведь это, — говорил он, — было бы попыткой избежать мести, попыткой нарушить волю великого бога. Чему быть — того не миновать!». Так, играя на природном мужестве и благочестии феакийцев, старый царь добился своего: корабли строятся, торговля ширится, Схерия богатеет…
— Ага, — сказал Зевс. — Ну конечно, я все это хорошо помню. А что Тоон?
— Тоон, Вседержитель, был обыкновенным трусом. Он вообразил, что именно его корабль я собираюсь разбить, и бежал. Бросился в море и вплавь достиг острова Андикифера, мимо которого они шли на Корикос и далее на Крит. Там, на Андикифере, он и прожил все эти сорок лет… Надо сказать, я действительно чуть не разбил этот корабль: у Тоона на редкость яркое воображение. К сожалению, он не успел поделиться своими опасениями с другими гребцами. Сиганул за борт, едва увидав мой трезубец, — только пятки сверкнули. Остальные гребцы решили, что его пожрало какое-то морское чудовище (дело было в тумане), и, налегая на весла, даже не помыслили обо мне — вот и ушли безнаказанными.
— А почему его не пожрало чудовище, воображенное столь многими?
— Не успело, Кронион. Слишком по-разному они его себе представляли, а когда, наконец, договорились, Тоон был уже на берегу. Чудовище уплыло восвояси и только недавно — спасибо твоему Одиссею — нашло себе пристанище на высокой скале, в пещере. Это Скилла, Светлейший. Теперь она будет контролировать узкий пролив между Лефкасом и материком. С ней я никому спуску не дам, пусть только сунутся…
— Вот видишь! А ты просишь у меня Одиссея. Не отдам.
— Я не прошу Одиссея, Эгиох. Я прошу Тоона. И совсем немножко феакийцев с ним вместе. Не всех — мне хватит гребцов одного корабля. Пятьдесят два человека.
— Этих бери. Побаловались со своими кораблями — и хватит, а то совсем от рук отобьются… Так, а что Тоон?
— Тоон, Громовержец, вовсе не считал себя трусом. Наоборот: он полагал, что не побоялся воспрепятствовать мне, самому Посейдону, и уберег корабль от моей мести. Так оно отчасти и было, но только отчасти: если бы Тоон остался на корабле, другие гребцы, видя, как у него трясутся поджилки, задумались бы и тоже увидели мой трезубец. Остальное было бы делом техники, а техника у нас отработана… Тоон же, поселившись на Андикифере, основал там школу «Соперников Рока», отбирая к себе в ученики мальчиков с богатым и вреднонаправленным воображением. Они научились мыслить в унисон, Эгиох! А направляет их мысли — Тоон, вообразивший себя свободным от Рока. Повторюсь: это человек с опасно ярким воображением… Вот почему остров Андикифера стал для нас малодоступен.
«А ведь я никогда не бывал на Андикифере, — подумал Демодок. — Я даже ничего не слышал о нем. Вот бы куда доставить радиобуй… Значит, на север от Крита, минуя Корикос. Надо иметь в виду. Андикифера. Хороший остров…»
— Как же ты его там достанешь, если Андикифера недоступна богам? — удивился Зевс.
— Он теперь на Итаке, Тучегонитель, — кротко напомнил Посейдон. — Он сам идет в наши руки.
— Значит, решил покориться. Это хорошо.
— Увы, он и не думал покоряться. Он стар. Громовержец, и он хочет перед смертью повидать родину. Его сопровождают два самых способных ученика… То есть, это он считает их самыми способными. Люди — особенно учителя и особенно в старости — нередко ошибаются, видя способности там, где есть лишь преданность и послушание. Совсем недавно учеников было трое, но об этом потом… От Итаки Тоон намерен добраться с попутным кораблем до Лефкаса, а Лефкас — обычная остановка феакийцев на пути с юга. На саму же Итаку феакийские корабли почти не заглядывают — на этом и основан мой план. Тоон сидит. там и ждет любого корабля до Лефкаса. Любого, но не феакийского! А феакийцы на днях доставят на Итаку твоего Одиссея. Тоон увидит корабль — свой корабль, Громовержец! — и это будет для него потрясением. Что бы он там ни воображал, он помыслит о Роке: рабство и благочестие неискоренимы в людях, Светлейший. Он помыслит о Роке и вспомнит меня, и увидит меня. И его послушные ученики — тоже увидят меня. Три человека, синхронно мыслящих обо мне! Этого достаточно, Громовержец, чтобы разбить корабль у него на глазах. Он не выдержит. Он бросится в море и покончит с собой. Моя месть свершится! — Посейдон грохнул кулаком по столу, и Зевс вздрогнул. — Ведь красиво, а? — спросил Посейдон, заглядывая ему в лицо.
— Хороший план, — мечтательно щурясь, проговорил Зевс. — Помочь тебе, что ли… Погоди-ка, — спохватился он. — А Одиссей?
— Одиссея я как-нибудь… на бревнышке, — пообещал Посейдон. — Верит твоему обещанию — цел останется, не верит — туда ему и дорога.
— Нет! — Зевс решительно помотал головой. — Хватит с него твоих бревнышек! До острова нимфы Калипсо — на бревнышке, до Схерии — опять же на бревнышке, а теперь еще перед самым домом бревнышко ему сунешь? Хватит! Пока Одиссей на корабле, корабль ты не трогай, вот так. Ты лучше вот что сделай. Пускай они Одиссея благополучно доставят, спящим его на берег Итаки перенесут и все Алкиноевы подарки возле него сложат, и ты им не препятствуй. Потому что заработал. И пусть они этого бродягу Тоона на борт возьмут и плывут обратно в свою Схерию…
— Отпустить? — возопил Посейдон.
— Да, отпустить. Ты слушай дальше, я тебе дело говорю! Взойдет он на свой корабль, расцелуется со всеми пятьюдесятью двумя соотечественниками, и завяжется у них разговор. А чтобы разговор завязался, ты им погодку обеспечь. Прислушайся к тем из них, которые о хорошей погодке помыслят, и обеспечь. Солнышко там, ветерок попутный… Чтобы на веслах не надрывались, а парус бы подняли и спокойно беседовали. И Скиллу свою придержи, когда проливчиком идти будут. Усвоил?
— Но, Эгиох! Другого такого случая…
— Усвоил, я тебя спрашиваю?
— Да, Вседержитель… — вздохнул Посейдон.
— Тогда — самое главное. Давай сюда ухо.
Посейдон послушно выполнил повеление, ткнулся ухом в уста Эгидоносителя, и Зевс зашептал, быстро посверкивая глазами из-под нависших бровей. Уныние и досада на лице морского владыки постепенно сменялись выражением торжества и неподдельного восхищения. Тщетно Демодок вытягивал шею и напрягал слух: самое важное боги решили утаить.
Утаить?.. Демодок присмотрелся. Зевс так и зыркал глазами во все стороны, но на нем, Демодоке, ни разу не остановил взор. Это не могло быть случайностью. Значит, Зевс давно заметил певца. Значит, нарочно позволил ему узнать подоплеку готовящейся интриги и даже заставил Посейдона повторить то, что Демодок пропустил. Выдал информацию и теперь явно дает понять, что она неполна. Зачем? Самого Демодока хочет использовать в какой-то игре?
Информация…
Положим, о феакийских кораблях Демодок давно знал. Исследовал на ощупь навигационное устройство, придуманное Тектоном, и даже пытался растолковать Гефесту принцип действия гироскопа. И о пророчестве насчет грядущей Посейдоновой мести Демодок тоже знал. А что он услышал впервые?
Андикифера. Школа «Соперников Рока». Феакиец Тоон, который не считал себя трусом…
Да, это важно. Это оружие против богов, а не против людей — оружие не менее могущественное, чем его лира. Но тогда тем более непонятно, почему Зевс…
— А, Демодок! — радостно вскричал Зевс, и Демодок вздрогнул. — Добро пожаловать на Олимп, Демодок, как я раньше тебя не заметил? Ганимед, мальчик мой! Кубок самого лучшего нектара моему
