— Блин, не смешите меня, — послышался из ветвей сердитый голос Рамона. — А то я звезданусь нафиг!
Он вскарабкался в могучую развилку напротив окон третьего этажа. Пару раз глубоко вздохнул и вдруг запел — негромко, легко, нежно. Невесомым облаком полетела к пушистым звездам старая кубинская песня о белой голубке, о любви и тоске молодого моряка.
… — Уна палома бланка… — чисто и светло выводил кубинец, откинувшись на ствол старого тополя, а луна затапливала все вокруг серебристым дымом, пахнущим черемухой, и — бог ты мой! — сколько девичьих сердец в ту минуту забилось, готовые открыться навстречу этой дивной серенаде! И неизвестная Марина, кажется, тоже поняла это.
— Чего распелся! — донесся сердитый шепот из распахнувшегося окна. — Комендантшу разбудишь, она тебе покажет серенаду! Лезь быстрее.
Рамон молодым гиббоном скакнул в окно. Теперь следовало набраться терпения и подождать. Однако понятие «терпение» было для Маргуса категорией абстрактной — особенно когда появляется моментально созревший план.
И через мгновение под окнами зазвучала новая серенада:
Vor der Kaserne vor dem grossen Tor
Stand eine Laterne, und steht sie noch davor,
So wolln wir uns da wiedersehn,
Bei der Laterne wolln wir stehn
Wie einst, Lili Marleen…
Вот кто сказал, что немецкий язык существует только для военных команд и маршей? Наплюйте этому дураку в глаза — если бы это было так, то не было бы ни Гете, ни Шиллера.
— пел под окнами чистый юный голос, и кто бы только знал, что творилось в ту ночь в сердцах бедных студенток! Невидимо выткался за их окнами призрачный, из лунного света сказочный Баден-Баден, и прекрасный юный баронет пел, тоскуя, только для нее. Единственной.
Одно за другим распахивались окна, и взгляд Маргуса лучом сканирующего радара метался между ними, выискивая единственное лицо. Нет… Нет… Не она… Вот она!
— Лиля! — воскликнул он, оборвав песню (глубокий вздох сожаления прошелестел над двором). — Как ты добралась?!
— Марик, ты чокнулся? — простонала виновница переполоха, запахивая на груди халатик. — У меня семинар завтра!
— Лиля!.. — счастливо улыбался Маргус. — Я волновался…
— Ну и зря. Беги спать.
— Приходи в воскресенье туда, в парк, ладно?
— Я подумаю.
— Лиля, ну пожалуйста!
— Посмотрим на твое поведение, — с королевским величием обронила Лили Марлен, захлопывая окно.
Вот, собственно, и все. А вы чего ждали?
Глава 11. Крайний прыжок
Что за отрада для десантника — откинуться спиной на тугой парашютный ранец, сидя в нагретой летним солнцем траве! Позади — долгая нудноватая укладка парашютов, беспощадная муштра на тренажерах ВДК, ранний подъем и марш до аэродрома (если повезет, парашюты подвезут на машинах, а нет — придется тащить их на себе), строгая троекратная проверка офицерами ВДС. Впереди — недолгий полет в нагретом полумраке грузовой кабины «Антея» и шаг в голубой проем люка, в жесткую круговерть воздушных потоков, наполненную ревом могучих двигателей. А сейчас — законная передышка, пока не выгрузятся в небе над площадкой десантирования прибывшие ранее роты, и не подойдет очередь твоей корабельной группы.
С наслаждением подставив лица еще незлому июньскому солнцу, курсанты сидели на траве аэродрома, и в ожидании прыжка, как умели, предавались праздности. Кое-кто дремал про запас, некоторые одержимые листали прихваченные с собой конспекты, большинство же парней вдохновенно обсуждали планы предстоящего отпуска. До этого самого отпуска было еще добрых два месяца — с лагерями и летней сессией, а третьему курсу — и с войсковой стажировкой. Э, да ерунда — летом время летит быстро.
— Марик, а тебя в отпуск-то пустят? — поинтересовался плотный конопатый Санька Мированный, первокурсник-«француз». — Если пустят, айда ко мне в Умань — у нас там девчонки — знаешь, какие! Глазищи — во! Задницы — м-м, пэрсик! А титек — вообще полная пазуха…
— Э-э, что твои девушки! — возмутился Рустам Садыков. — Девушек и в Рязани навалом. А ишаков нигде нет, только у меня есть! Ко мне поедем, да, Марик-джан? На ишаке ездить научу, плов готовить научу, в Самарканд съездим — ты обсерваторию Улугбека посмотреть хотел, помнишь?
— Да, Рустам, помню, — улыбнулся Маргус. — Только пока не получится.
— Что, не пустят?
— Мне в институт надо будет ехать. Годовая профилактика — осмотры, диагностика… Потом тестировать будут — чему тут за год научился.
— Козлы, — с ненавистью изрек Пашка Клешневич, сосредоточенно ковыряясь в носу. Извлек оттуда могучую «козявку», внимательно осмотрел ее со всех сторон и рассеянно прилепил трофей к парашюту задремавшего рядом Лехи Мамонта. — Раз в год, и то отдохнуть не дают мужику, паразиты…
— Группа, подъем! — прервал идиллию коренастый и сбитый, похожий на боксерскую перчатку, майор Иванычев. — Становись!
— Подъем, мужики, — толкали парни дремавших собратьев. — Пельмень пришел, строит…
Выстилая полосу пролета дымными струями, грузный «Антей» величественно заходил на посадку. Удивительная особенность у транспортных самолетов: в воздухе они смотрятся вполне грациозно, отчетливо видна гармония линий, созданных для скорости и полета. Но стоит только им приземлиться, как становится абсолютно непонятно — как такое может летать? Настолько фундаментально и основательно смотрятся эти дюралевые гиганты на земле, настолько тонкими, почти декоративными, кажутся их крылья, прогибающиеся от собственной тяжести почти до самого бетона взлетки, что сознание просто отказывается воспринимать эти монстры, как летающие объекты.
Приземлившийся «Антей» по-хозяйски основательно развернулся и неторопливо покатил по рулежке к
