задрожал от возбуждения – ибо его цвета похожи на мои, столь же инфантильно-яркие, – как послышалось синхронное чавканье многих юных ртов, и в зальчик просочилась группа классических «девок с жопами», тут же затеявших фотографирование посредством мобильных телефонов, причем увековечивались не картины, а подружки на фоне картин, и каждая девчонка непосредственно перед вылетанием птички ловко вынимала жвачку из зубов, а по окончании сессии засовывала обратно; ценитель инфантильно-яркого Поля Гогена расстроился, что ему помешали, и пошел прочь, а потом еще сильнее расстроился оттого, что поймал себя на рецидиве типично старческой ненависти к юному поколению. Подумаешь, жопы, жвачки, телефоны – они не виноваты, виноваты их учителя, а более учителей виноваты те, кто платит учителям слишком мало. Да и некоторые жопы, надо сказать, были вполне на уровне, круглые и восхитительно розовые, а обладательнице правильно колеблющейся молочно-розовой жопы можно многое простить.
Улица примирила меня с реальностью, и я, вынужденно переключившись с живописи на жопы, стал ловить взглядом женщин. Был седьмой час в начале – окончив труды, женщины во множестве заполнили тротуары и бульвары. Это были особенные женщины, и в них меня не так интересовали задницы и вообще фигуры, как лица, жесты, одежда и манеры; это были современницы отечественного капитализма. Именно они двигали его вперед.
Капитализм долго не протянет, это совершенно ясно.
Коммунизм, правда, тоже протянул меньше столетия. Слишком красивая была идея. Стали воплощать гениальную красоту – вышло нечто уродливое. Капитализм проще, яснее, он циничен и понятен, как кондом. Его правило простое: барахтайся – и выплывешь. Энергичные пируют, вялые доедают.
Русский капитализм дополнительно гадок мне тем, что тут ставка сделана не на рабов-мужчин, а на рабынь.
Женщины приветствовали русский капитализм, он дал им главное: модные шмотки. Капитализм завладел душами русских женщин и крепко их теперь держит. Зайдите в офис банка, издательства, рекламной фирмы – увидите рабынь всех видов и возрастов. Они красивы и доброжелательны. Их все устраивает. Вечером они соберутся компанией и пойдут пить коктейли в бар, где их обслужат женщины- официантки. Под коктейль листается цветной журнальчик со статьями о том, как правильно похудеть или забеременеть. Подходим к любому киоску, газетному лотку: на один мужской журнал приходится десять женских. Женщины прагматичны и потребляют блага гораздо охотнее мужчин.
Политику, магистральный курс любой корпорации определяют боссы-мужчины, но практически исполняют женщины. Нутро, мясо русского капитализма, материал, из которого он сделан, – это женский материал. 13
Русские женщины очень выносливы и вообще – крутые существа. Русская женщина – мировой бренд, тут вам и Валентина Терешкова, и Ирина Роднина, тогда как Запад подсовывает в качестве героини то светскую блядищу, то актрису, отягощенную пластмассовыми буферами, то минетчицу из Овального кабинета.
Ситуация с мужчинами хуже. Русский мужчина не котируется, он слишком ленив, много болтает и пьет. Наконец, он слишком охотно гибнет, а в глазах Запада героизм есть глупость и просчет менеджмента.
Я иду назад, поднимаюсь по бульвару вверх, миную кинотеатр «Художественный» – здесь народу гуще. В толпе хорошо, она возбуждает. Вроде бы все вместе, но каждый сам по себе. Людей много, но настоящее рафинированное одиночество возможно только в центре водоворота человеков. Один обдал запахом застарелого пота, другой – сверхмодным парфюмом, у третьего развязался шнурок, четвертый шумно грызет яблоко, и слюна капает на рубаху, пятый выбросил сигарету и едва не прожег мне штаны, а я в ответ едва не прожег его взглядом. Курильщик сделал извиняющийся торопливый жест, и по его лицу видно, что он отнюдь не хам и не дурак, просто не привык бросать окурки в урну (возможно, приезжий), и глаза у него печальные.
Русские мужчины быстро устали от капитализма, они его не приняли. Если нет возможности погибнуть на большой войне, русский мужчина убивает себя водкой, а в перерывах мрачно и бессмысленно вламывает на первой попавшейся тяжелой работе, меняя ее на лучшую только под давлением своей женщины. Большинство русских мужчин находятся в глухой, бессловесной оппозиции к капитализму, ибо считают его несправедливым, и считают правильно, тогда как их женщины плевали на несправедливость, они не ищут правды, им надо растить детей и лечить престарелых родителей.
Рекрутируя в свои ряды все новых и новых особей женского пола, русский капитализм сильно рискует.
У русского капитализма есть только три основных ресурса: природный (нефть и газ), географический (территории) и человеческий (женщины). Нефть и газ иссякнут еще при нашей жизни. Территории необъятны, но их трудно конвертировать в наличные. Россия пятьсот лет прирастала землями и отрезать от себя не умеет: если здесь начнется распродажа территорий, лично я сожгу паспорт и уйду в партизаны.
В нашей птице-тройке остается третья лошадь, человеческий ресурс: миллионы первоклассных здоровых рабынь, умных и дисциплинированных, не склонных к резким движениям. Они вам и денег заработают, и постирают, и в постели исполнят, и детей родят. Русский капитализм жаден и глуп, он любит сиюминутную выгоду, и можно не сомневаться, что в ближайшие десятилетия женщины будут подвергнуты жесточайшей, иссушающей души и тела эксплуатации.
Их заставят каждый день останавливать на скаку коней и входить в горящие избы, пока все избы не сгорят и все лошади не встанут.
Сегодня у меня праздник, первый день новой жизни. Я бездельничаю и сижу в питейном заведении – да, опять в баре, я ведь барфлай. В переводе – «муха-выпивоха». Даром что не пью. Медуза мегаполиса. Праздный и вялый, наблюдаю улицы, полные нарядных женщин. Они весь день работали, но выглядят свежо. Те, что постарше, спешат к семейным очагам, молодые либо незамужние – а свободных женщин огромное количество, я вижу даже юную чувиху в майке с надписью: «Я молода и свободна» 13 (правда, на английском) – оккупируют кафе и рестораны. О политике они не говорят. О спорте они тоже не говорят. Об искусствах говорят, но мало. Говорят о работе, о детях и мужчинах (мужчины тоже проходят как дети).
В моей стране мужской генофонд подорван коллективизацией, войнами, лагерями и водярой; многие лучшие погибли, а для восстановления мужской половины популяции ничего не делается. Вроде бы спорт возрождают, но как-то вяло. А женский генофонд в основном цел, и сейчас, в две тысячи девятом, я наблюдаю его расцвет, лучшее время, бельэпок русской женщины; столько красивых, юных, свежих и брызжущих энергией самочек я не видел никогда и нигде.
Все они говорят о своих работах.
Журналы – а там тоже не дуры сидят, в журналах, – навязывают им модель жизни супервумен: успей всюду, имей семью, работу, детей, машину, мужа имей, любовника тоже можно; имей отдых в Таиланде, бери все, хватай, пользуйся и наслаждайся.
Бывает, они начинают ненавидеть систему, обратившую их в рабство, и их ненависть радикально сублимируется в бегство. Супруга моего бухгалтера, скромного рыжебородого парня, подхватила старшую из трех общих дочерей, постриглась наголо и отбыла в Индию, искать гармонию и нирвану, и не в какой-нибудь Гоа, нет – в крутой высокогорный ашрам; муж остался с двумя младшими на руках и держится, кстати, молодцом. Кроме моей лавки он наяривает еще в семи местах. Очень милый, умный, некрасивый человек.
...Между прочим, я немного переоценил свою помятость и небритость – в какой-то момент одна из женщин, занимающая стратегически выгодную позицию в углу, стала в упор меня рассматривать, на ногах у нее были не совсем чистые белые носки и босоножки, и мне пришлось, оглядывая панораму, старательно огибать чувиху взглядом; к моему облегчению, искательница любви быстро переключилась на более перспективного кандидата, широкоплечего краснолицего малого, одетого под романтика, с героически недозастегнутой ширинкой; когда я, погруженный в себя, вышел в туалет, они уже установили вербальный контакт. Можно было бы понаблюдать за ними и даже порезвиться, попробовать отбить одинокую Жизель у налитого пивом конкурента, а впоследствии даже, например, подраться – но сегодня и сейчас мне интереснее с самим собой; с меня хватит пахнущих ментоловыми сигаретами жизелей и кулачных боев из-за них. Крашенная в блондинку грация как раз не рабыня, а свободная художница – мне же интересны рабыни.
Они сидят компашками, по две-три, и заняты беседой, им не нужны сексуальные приключения, они
