Дима вздохнул.
– Не наврали. Транслирую. А что еще делать?
Вернулась Маша с солью в эмалированной миске. Поставила на снег. Забралась к Диме под одеяло, повозилась, замерла.
Мудвин перемешал палкой горящие поленья: костер ахнул, брызнул оранжевыми искрами, обдал жаром.
– Я не поняла, – сказала Мила. – Что за сексуальный пафос?
– Центр событий переместился в частную жизнь, – объяснил Дима. – Люди эмигрируют в быт. А быт, частная жизнь – это прежде всего секс. Вот и весь пафос, девонька. В сущности, это даже не слишком умно... Конечно, имеется в виду не тот секс, который... – Дима сделал весьма наглядный неприличный жест. – А в широком смысле. Дети, родители, жилье – это тоже секс. Инстинктивная деятельность для продолжения рода. Но и в узком тоже, – Дима отхлебнул и опять сделал неприличный жест, еще более наглядный. – Если в рекламе нет секса, реклама не работает. Если в кино нет секса, люди не покупают билеты. Если толпа не испытывает к вождю сексуального желания, вождь теряет влияние, и его свергают...
– Не всегда, – возразил Мудвин и опять сдвинул поленья.
– А прекрасный принц? – спросила Мила. – Это секс? В смысле сексуальная модель?
– Ни в коем случае, – с отвращением сказал Дима. – Это социальная модель. Поведенческая. Я бы сказал, что прекрасный принц скорее сексуален. Стерилен. Это мечта невинных девочек, а не взрослых теток.
– Какой ты умный, Дима, – сказала Монахова. – Давайте уже положим картошку.
– Рано, – сказал Мудвин. – Сгорит. Подождем еще немного.
– Холодно, – пожаловалась Монахова.
– Выпей, – предложил Дима. – Слушайте, а кто-нибудь помнит вчерашний день?
– Я помню, – сказал Борис. – Ты дико нажрался и вызвал Мудвина на бой.
Дима захохотал.
– Это я тоже помню. Но я вызвал его на бой не потому, что нажрался. А потому что я сильнее его. Я и сейчас готов повторить свой вызов. Я его сделаю, Мудвина. Легко. Победю силой мысли!
Дима сбросил одеяло, вскочил. Грузный, неловкий, почти смешной.
– Вставай, черный пояс, – провозгласил он. – Посмотрим, каков ты в деле!
– Нет, – мягко сказал Мудвин. – Я не могу. Вы слишком умный.
Дима сорвал куртку, засучил рукава свитера, махнул белым кулаком. Его безразмерный живот колыхался.
– А ты – мудрый, – запальчиво возразил Дима, выдыхая плотный пар. – Вставайте, сударь! Посмотрим, кто сильнее, умный или мудрый.
– Принимаю ставки, – сказал Борис.
– Сядь, дурак, – сказала Маша Диме. – Простынешь.
– Пора картошку кидать, – сказал Мудвин. – Дима, садитесь и выпейте. Мы обязательно сразимся. Обещаю. Только не сейчас. Я не выхожу на поединок, не поев печеной картошки с солью. И вам не советую.
– Боишься, – мрачно резюмировал Дима. – Вот это и есть победа силой мысли. Никто со мной биться не хочет. Бывало, встанешь в кабаке, крикнешь: «Кто на меня?!» – все молчат. Знают, что человеку трудно, он умный, он сексуальный пафос транслирует... В пяти журналах колонки печатает...
– И еще блог, – подсказала Маша.
– Блог – это святое, – буркнул Дима, снова заворачиваясь в одеяло. – Бывает, в час ночи пост повесишь, в шесть утра глянь – триста комментов! Триста человек то есть сразу отреагировали на мои гениальные строки... Начинаешь читать. Первый комментарий: «Аффтар жжот!» Второй комментарий: «Аффтар, убейся апстену!» Третий комментарий: «Аффтар, выпей иаду!» И так далее... Бессмысленное производство знаков...
Мила положила голову на плечо Бориса.
Несколько минут молчали, смотрели в огонь.
– Одна вроде готова, – объявил Мудвин, вглядываясь в кострище. – Кому первому?
– Мне, – хором сказали Мила и Маша и рассмеялись.
Мудвин разломил черную картофелину, протянул каждой по половине.
– Горячая, – сказала Мила. – Мудвин, ты что, совсем не обжегся?
– Нет, – ответил Мудвин. – Соль берите.
– Пальцы закаленные, – пояснил Борис вместо друга. – Он ими доски на щепы ломает. Чувствительность утрачена.
– Бедный Мудвин, – сказала Маша. – Как же вы живете? Без чувствительности?
Мудвин достал вторую картофелину.
– Сам удивляюсь.
– Зато у него шестое чувство есть, – сказал Борис.
– Это как?
– Попробуй сзади подойти и по голове ударить. Увидишь.
– О боже, – сказала Мила. – Так хорошо сидим... Костер, ночь... А разговоры какие-то... дикие. Сексуальный пафос, по голове ударить... Грубо, гадко, неприятно. Что за цинизм? Давайте говорить о хорошем. О чистом. О любви, о дружбе, о книжках хороших. О Боге.
– Вспомнил, – сказал Борис. – Насчет Бога. Давно хотел рассказать. Точно доказано, что Бог – есть. Абсолютно, сто процентов есть. Хотите послушать?
– Конечно, есть, – сказал Мудвин. – Но всё равно, расскажи.
– Нет его, – сказал Дима. – Бога. Был, но умер. Давай, излагай.
Борис взял у него бутылку, сделал большой глоток.
– Слушайте тогда. Сразу скажу, история не моя, Кирилла. Того дядьки, который утром приезжал. Он в тюрьме сидел, знаете, да? До того, как посадили, в Бога не верил. Ну, то есть как бы... верил, как все верят... Высшая сила и всё такое... Но ничего конкретного. И вот он входит в камеру, знакомится с уголовниками, и у них завязывается... ну, типа, дружба. Уголовники садятся курить анашу, зовут Кирилла, угощают. Кирилл до тюрьмы тоже курил – но понемногу, а эти уголовники дымят, как паровозы, и он с ними, чтобы не показывать неуважения... День проходит, два, три, они его угощают: «На, братан, кури, план в тюрьме – самое то...» И вот он понимает, что больше не может. Анаша ядреная, и отказаться, ну, как бы... неудобно... Слабаком посчитают, перестанут уважать... Один раз попытался отказаться – смотрят, как на идиота. Совсем, что ли, ничего не понимаешь, в тюрьме от кайфа отказываешься, не знаешь, с каким риском этот кайф протащили сюда, в камеру? Кури давай! И Кирилл – курит. Что делать – не знает. Уже у него крыша едет от этой анаши, руки трясутся, голова не соображает, нервный стал, не моется, не бреется, полная деградация... Наркомания, в общем. Понимает, что еще неделя – и конкретно с ума сойдет. И вдруг он у соседа по койке случайно видит церковный календарь! Берет из любопытства – и читает, что назавтра наступает пост. Пост, понимаете? Он за ночь прочитал весь этот календарь, утром уголовники зовут его курить анашу – а он отвечает: «Братва, я – всё. Курить не буду, пост, никаких наркотиков, это большой грех». Братва кивает: раз верующий, тогда – нормально. Иди, молись, братан, не будем беспокоить... Так он поверил в Бога. Потому что если именем Бога можно повлиять на человека, значит – Бог есть.
– Неплохо, – пробормотал умный Дима. – Продай тему. Сегодня же вывешу это в блоге. И короткую версию в «Твиттере»...
– А как же подраться с Мудвином? – спросила Мила.
– Потом, – ответил Дима. – Завтра. И вообще, не слушай пьяного дурака. Даже если он умный. Дайте еще одну картофелину...
– Соль бери, – сказал Мудвин. – Только с картошкой лучше не коньяк пить, а водку. Такая картошка под водку хорошо идет. Кстати, и разговоры о Боге – тоже только под водку...
– А под коньяк о чем говорить? – спросила Маша.
– О женщинах, – хором сказали мужчины, все трое.
Смеялись, пили, разговаривали, пока костер не погас. Закидали угли снегом, пошли спать.
