Земфира рассмеялась, обнажив настоящие белые зубы, что сделало их в сумерках похожими на искусственные:
— Или она меня. А что, Мистер Игрек жив?
— Жив, что ему сделается. О себе бы подумала! Уж сколько лет прошло, а ты… Не желай сладких, сердце остудишь! — Джинн надвинул тюрбан на лоб и для солидности превратился в эфир, материализуясь обратно уже через мгновение.
Земфира опять рассмеялась:
— Так весна ж придет! Буду ходить по улицам в плеере, мух веером отгонять. А он не такой, как все…
— Веер? — не понял Джинн.
— Да не веер, а Мистер Игрек, — Земфира задумалась. — Слушай, сделай доброе дело, выдерни волосок из бороды.
— Я не Гасан Абдурахманыч, я не могу.
— Ну, не выпендривайся! Так и скажи: энергии не осталось.
— Нечего меня на энергию разводить. А что делать-то? — Джинн со значением погладил бороду.
— Дело в том, что на этом острове остались из людей одни ракеты. Они летают так высоко, что обычные люди — оттуда — кажутся моллюсками.
— И что? — спросил Джинн. — Я-то тут при чем?
— А то, что на ракете можно до Альп долететь. Представь, просыпаешься — а за окошком — бац! — Альпы!
— И что? — опять не понял Джинн.
Земфира еле сдержалась:
— А то, мой драгоценный миф, что я на свою зарплату хрен собачий не куплю, не то что ракету. Подари мне ее, Джиннчик, миленький, мне так надо отсюда слинять, улететь куда-нибудь! Чтобы — просыпаешься — и Альпы! Тогда и соседей убивать не надо. Они в субботу опять «Сектор газа» в девять утра на всю громкость… — Земфира заныла.
— Удержи синицу в руке, не желай ракету, не то сплетение солнечное расплетется, — прогремел Джинн, прячась в горлышко «Можжевеловой» и ныряя осторожно в пруд.
— Вот так всегда, на самом интересном месте… — Земфира вздохнула. «Следующая станция — Чухлинка».
Земфира вышла на пыльную платформу и, спустившись вниз по лесенке, села в пустую маршрутку, где обследовали на Синдром Приобретенного ИммуноДефицита Души (СПИДД). Из-за ширмы послышалось: «И, значит, мы умрем» — на плече у санитара в грязном халате какая-то девочка, носящая в себе скандал, всхлипывала.
«Вы и так все умрете, но остались последние сутки. На завещание…» — Санитар равнодушно мерил ей давление.
Земфира, вглядываясь в лицо девочки, узнала свою вчерашнюю соседку по метро — где-то около «Третьяковки» та достала потрепанный томик В. Сирина; Земфира же стояла вокруг да около.
— Но у меня ничего нет, — проговорила девочка. — Только он, — и указала на Набокова.
Санитар молчал, ковыряясь в ухе. Тогда Обреченная подошла к Земфире, отрывая от груди книжку: «Это тебе», — а потом испарилась так внезапно, что Земфира даже не успела ничего сказать.
— Следующий! — кисло кашлянул голос за ширмой, а через минуту Земфира уже вдыхала в себя вонючий белый порошок, и из глаз у нее текли слезы. Слезы санитар методично, как грибы, собирал в маленькую стеклянную корзиночку, добавляя туда жидкость серого цвета, но состав не темнел, несмотря на соблюденные пропорции.
Санитар брезгливо поморщился:
— СПИДД’а нет.
Земфира выдохнула и вышла из маршрутки: она была почти уверена, что больна… Странно, ей опять повезло: ей сохранили едва ли не единственное, чего она пока не хотела терять.
На радостях Земфира поменяла билет на рубли и сняла маечку по Аннушкиному совету, оставшись в купальнике, но, опомнившись, натянула обратно: под небом Лондона едва ли было теплее, чем в Чухлинке.
Несмотря на отсутствие синдрома, она синдромировала по типу зверя-одиночки (к тому же телефон отключили за неуплату) и шла, считая шажочки между каменными плитами, однако искомая последняя точка так и не находилась. Тем временем снег растаял, и Земфира снова присела у пруда, спугнув замедитировавшуюся Аленушку своим видом: стояло воскресенье, и пришедшая улыбалась и была лучше всех — людей в принципе, не существовало как поблизости, так и по близости.
— Если реальность — проекция нашего сознания, то тогда что такое «сознание» и что такое «проекция»? — думала Земфира, смотря в воду. — И что такое Настоящая Реальность? А даже если она и существует, то может ли быть «объективной» и даваться в ощущениях? Что такое материя и каковы ее свойства? А вдруг времени и пространства действительно не существует? Но где же тогда я нахожусь? И вообще — кто я?
Потом мысли поплыли против течения реки, и у Земфиры закружилась голова: голова хотела отдаться течению, но в то же время как бы и не очень. Этот ужас мог продолжаться еще неизвестно сколько, кабы мимо не проезжал на пони Алеша-тьма-Попович по прозвищу Телепат (прозвище совпадало с фамилией и обнажало национальные корни).
— Эге-гей, красна девица! Чего не весела, зачем косоньку отрезала? — Попович любил притворяться антителепатом, хотя на самом деле мысли читал легко.
Земфира рукой махнула, что вполне могло означать «отвали», но добавила:
— Не спрашивай.
— Али не любит тебя никто, ал и переночевать негде, а может, росинки маковой во рту не было? — не унимался он.
— Да, маковой не было. Вот бы достать горсточку маковых росинок… — Земфира бестолково смотрела в пруд, заунывно тянув «Я на камушке сижу».
— Смотрю я, плохи дела твои. А ты, слышь-ка, не задумывайся. Это все Шамбала виновата. Давай выпьем лучше, смотри, чего у меня тут… — Попович потянулся к холщовому мешку, привязанному к седлу и, развязав, достал мини-канистру литра на полтора.
— Это что? — повела носом Земфира, когда воздух смешался с запахом содержимого богатырской мини-канистры. — Водка?
— Как же могу я предложить девице водку! Чистоган это. Самогон! Шестьдесят градусов.
— Наливай, — пожала плечами Земфира. — А закуска у тебя есть?
— А как же, — Попович достал поллитровую банку болгарских маринованных огурцов, странного вида лепешку, надкусанную слева, и две головки чеснока.
— Запить нет? — поежилась Земфира.
— Нет. Да разве порядочные люди запивают? Запивают одни ублюдки, музыканты и молокососы. Ну, давай, за здоровьечко, — ответил Попович и немедленно выпил.
— За него, — последовала примеру богатыря Земфира и тоже немедленно выпила, а совершив, начала грызть софийский огурец.
— Я сегодня на СПИДД анализ сдала, — сказала она с набитым ртом. — Так что теперь в голову не беру и заусенец не трогаю, дымом в небо ностальгию отправляю.
— Отправлять-то отправляешь, а со временем и пространством никак не разберешься. Чего они тебе сдались?
— Глупый ты, Попович, хоть и народный герой. Вдруг — представь: мы тут сидим, а нас на свете — нет?
— Как это «нет»? — Попович даже поперхнулся чесноком. — В уме ли ты, девица, в твердой ли памяти?
— Вот и не знаю; налей-ка! Не знаю насчет памяти, а с умом точно проблемы. Ну, будь здоров! — громко выдохнула Земфира и немедленно выпила.
