Ф.М.Достоевский. Новые материалы и исследования

'На другой и на третий день после 28 числа были новые пожары'.

Следовательно, статья была начата не ранее 31 мая и в тот же день закончена, так как 1 июня она, правленная редактором, была запрещена цензурой.

7 июня Достоевский уехал за границу, в конце месяца он был в Лондоне, где пробыл свыше недели и встретился с Герценом.

Об этом свидании Лемке писал:

'Достоевский сам указал на свое посещение Герцена в 'Дневнике писателя', но так кратко и отрывочно, что и цель и содержание их беседы остаются неясными'[130].

Одно несомненно. Петербургские пожары не могли не быть затронуты в их беседах. Достоевский только что был свидетелем их, Герцена в них обвиняли. Не мог выпасть из их бесед и вопрос о прокламации 'Молодая Россия', о которой Герцен подробно писал вскоре после отъезда из Лондона Достоевского в статье 'Молодая и старая Россия'. Характерно сходство некоторых высказываний Герцена с заявлениями редакции 'Времени'. Разве ''молодые люди' (а для нас не подлежит сомнению, что летучий лист этот писан очень молодыми людьми)' Герцена не напоминают 'трех золотушных школьников, из которых старшему уже наверно не более тринадцати лет'. А фраза 'Маловерные, слабые люди! Как мало надобно вашим женским нервам, чтобы испугаться, бежать назад, схватиться за фалду квартального' не вторят ли с некоторым изменением фразе о 'хилых старцах в подагре и хирагре с старобабьим умом, переменивших по прочтении глупого листка свое белье'? Наконец, мнение Герцена, что прокламация 'вовсе не русская; это одна из вариаций на тему западного социализма, метафизика французской революции'[131], не схоже разве с мнением Достоевского, что прокламацию напечатали, 'не справившись даже хорошо с иностранными книжками, откудова они все выкрали и бездарно перековеркали'? Неужели все эти совпадения дело случая, а не результат бесед Герцена с Достоевским? И не служат ли эти совпадения еще одним косвенным доказательством того, что автором двух запрещенных статей был Ф. М. Достоевский?

Суммируем все, что говорит за авторство Ф. М. Достоевского. Это в первую очередь его перо, язвительная ироничность и острота его стиля, взволнованность, страстность, а отчасти быстрота, с которой была написана статья, столь характерные для Ф. М. Достоевского. Во-вторых, содержание, находящееся, как это уже отмечалось Томашевским, в согласии с другими высказываниями Ф. М. Достоевского. В-третьих, имеющиеся у нас сведения, что в эти годы Ф. М. Достоевский написал для журнала 'Время' ряд публицистических статей, откликавшихся на события, волновавшие общество, и сведения, что М. М. Достоевский был лишь автором нескольких критических статей. Добавим к этому некоторую близость статьи Герцена 'Молодая и старая Россия', написанной вскоре после встреч с Достоевским, с запрещенными статьями 'Времени', и, нам думается, что вопрос об авторстве может быть решен в пользу Ф. М. Достоевского. Мы, конечно, не отвергаем возможности некоторого участия М. М. Достоевского в написании запрещенных статей. За это говорит и небольшой абзац по финансовому вопросу, внесенный его рукой в конце статьи 'Пожары'.

Независимо от всего за М. М. Достоевским следует признать высокое мужество, позволившее ему попытаться опубликовать подобную статью в те страшные дни.

Вспомним слова Ф. М. Достоевского о покойном брате: 'Выбор вопросов, о которых именно теперь нужно бы говорить и о чем журналу надо дать свое мнение, — все это вполне принадлежало самому Михаилу Михайловичу' (XIII. — 341).

Публикуя две запрещенные статьи журнала 'Время', мы не можем не коснуться недозволенной тогда же статьи 'Пожары и зажигатели', которую, считая ее принадлежащей Достоевскому, Лемке перепечатал в приложении к книге 'Политические процессы 60-х годов', и к которой потому вынуждены с тех пор возвращаться исследователи, говоря о запрещенных статьях Достоевского. Козьмин, подчеркнув, что ни одна из запрещенных статей не может быть отождествлена со статьей 'Пожары и зажигатели', все же нехотя, с оговорками, допустил возможность того, что автором ее мог быть Ф. М. Достоевский. При этом он исходил из ряда схожих высказываний и выражений в статье 'Пожары и зажигатели' с извлечениями из статьи 'Пожары'[132]. В. Л. Комарович в 1925 г. высказал мнение, что 'авторство Достоевского в отношении статьи 'Пожары и зажигатели' сомнительно', а в 1934 г. в статье 'Литературное наследство Достоевского за годы революции' решительно отверг авторство Ф. М. Достоевского[133]. Отрицал авторство Достоевского и Рейсер[134]. Не нашел также возможным считать эту статью принадлежащей перу Достоевского Томашевский, указавший, что целый ряд приводимых в статье об авторе биографических данных противоречит биографии Достоевского (XIII. — 612 -613). Нам кажется, что известное сходство ряда высказываний статей 'Пожары и зажигатели' и 'Пожары' не должно в какой-либо мере влиять на решение вопроса. Однородных мнений о прокламации 'Молодая Россия', о клевете, возведенной на студенчество в том, что поджоги были не в интересах революционных кругов и т. д., могли держаться разные авторы. Если говорить о совпадениях, то статья 'По поводу пожара в Миюзском лесном ряду 24 мая' того же 'Сборника статей, недозволенных цензурою в 1862 г.' (Т. II. — С. 427-430) местами почти совпадает с тем, что писал Достоевский в статье 'Пожары', и все же эту статью писал не Достоевский. Резкое отличие стиля нам представляется более существенным, чем известное сходство мнений. К тому же нет никаких указаний на то, что Достоевский написал и третью статью о пожарах.

Говоря о запрещенных в июне 1862 г. статьях 'Времени', нельзя не остановиться на эпизоде, тесно связанном с тогдашними мыслями и чувствами Достоевского, приведшими его к Чернышевскому. Противоречия между тем, что будто бы, по словам Чернышевского, говорил при встрече Достоевский, и тем, о чем вспомнил позднее последний и о чем говорилось в статье 'Пожары', столь разительны, что оставить их без внимания и выяснения нельзя.

В мае 1888 г. Чернышевский вспомнил свои встречи с Достоевским в заметке: 'Мои свидания с Ф. М. Достоевским'[135]. Комментатор сочинений Чернышевского допускает возможность того, что Чернышевский написал ответ на воспоминания Достоевского о встречах с ним ('Дневник писателя' за 1873 г. — 'Нечто личное'), где Достоевский, подчеркивая взаимное расположение обоих, хотел этим покончить со слухами о том, что он в свое время в повести 'Крокодил' якобы посмеялся над Чернышевским. Комментатор отмечает ошибочно указанный в воспоминаниях Достоевского отъезд в Москву (вместо отъезда за границу), приводит ничего не говорящее свидетельство Страхова, что у Достоевского во время пожаров 'тяжелое настроение не проходило'[136], что было естественно для всех жителей Петербурга в те дни, а не только для Достоевского, и все это комментатор указывает лишь для того, чтобы укрепить в читателе веру в точность воспоминаний Чернышевского и недостоверность таковых Достоевского. К этой же цели стремится и комментатор 'Литературного наследия', т. III, говоря, что 'рассказ Достоевского явно не точен' и 'очень субъективный'[137]. Следует отметить, что в литературе широко распространилась версия Чернышевского.

Воспоминания Чернышевского и Достоевского полны противоречий: мелких — второстепенных и крупных — решающих, и если внимательнее вглядеться в них, то становится почти несомненным, что версия Достоевского ближе к истине. Окончательно решает вопрос статья 'Пожары', написанная в день встречи.

Дело не в том, что Чернышевский вспоминал, что пришедшего к нему Достоевского он узнал по портрету, а Достоевский свидетельствует, что они неоднократно встречались и разговаривали уже с 1859 г.; не в том, сколько пробыл Достоевский у Чернышевского: несколько ли часов, по определению Чернышевского, или, как вспоминал Достоевский, в самом начале беседы 'позвонил другой гость <…> я уехал'; не в том, прибежал ли Достоевский утром в панике, как вспоминал Чернышевский и повторяют исследователи, или, по рассказу Достоевского, пришел к концу дня и был спокоен. Важно, наконец, не то, что Достоевский будто бы, с известными комментатору целями, подчеркивает взаимное расположение, а Чернышевский многократно отмечает свое недружелюбное