что он раб, и даже неприятно были изумлены, увидев его столь свободным. Не поверили красоте его. Теперь подъем духа. До этого не доросли, исковерканные дрянным европейничаньем. Недоросля и нельзя поднять до понимания России. Не доросли мы все ни до Пушкина, ни до России, ни до народа. Не хотят преклониться перед правдой, учителя народа. Долой! Но в том и дело, что Некрасов, если не умственно, то как поэт, в страдании своем признал народную правду и преклонился перед нею. Тем только он и дорог, а не как учитель народа.
Юношам надо учиться, а не учить других. А учителям к ним не подмазываться. Это трезвое слово требует подтверждения[222]. Как вы думаете, вы-то вот этого не скажете, а я-то вот сказал.
Может быть и есть несколько стихотворений фальшивых, даже есть наверно.
Вы прививаете к ним дух непогрешимости, дух самодовольствия, а стало быть и деспотизма. Не жившему совсем на свете так легко принять свечку за солнце.
[И давая] Отнимая у них суть жизни и давая им, взамен их, такие нищие блага, которыми не выманишь и собаку из подворотни, по выражению одного современного птенца.
Вот почему я ставлю Некрасова так высоко.
Гражданином быть обязан. Это его тяготило.
Западники. Они не могли не соединиться с Европой против народа русского. И с кем стало быть они соединились? (С Валуевым).
Главное тут:
Надо бы проверить и главное: это рыдание и битье о помост находилось ли в спокойном состоянии, т. е. ночью рыдание, а завтра шампанское, кабаки и стишки, или находилось в постоянном состоянии муки и усилия выбиться (добро ли было, исповедь скрыта, гордо возвещал о слезах, зачем не [скит] Иоанн Печерский?)
У народа будет мысль: такой-то русский барин плакал горючими слезами и ничего лучше не придумал как (стать народом), хотя и не стал по легкомыслию своему и по разврату. Вот настоящая правда! Но народ это простит, народ будет шире нашего суда.
Добрые дела. Г. Суворин уже сказал словечко. Скажут и другие, и я уверен в том. Я хочу быть в том уверенным.
Что они проводили симпатичнейшего из наших поэтов в могилу — это хорошо и благородно, но если поверят, что они, не учась, учены и что они-то и есть русские критики, то уж это будет дурно. А ну как они вам не поверят. Тогда ведь над вами же будут смеяться, а, может, еще хуже того.
Бессмертной и недостижимой (высоты?)
Некрасов. Он даже писал и обличения-то наобум. Множество <?> ужасно подделанного.
Но стихотворения бессмертной красоты.
Слабое образование (при огромном, впрочем, уме), сделало то, что <…>
Белинского.
Будущий характер для романиста.
Барин из тех, которые не признавали [верили в] народ, даже любя его, — были даже врагами народа [нечаянными, не предумышленными, бессознательными. Но они желали часто народу то, что несомненно служило ему к погибели].
ЛБ. — Ф. 93.1.2.13. — С. 283.
Наброски, из которых выросла глава о смерти Некрасова (в декабрьском выпуске 'Дневника' 1877 г.), возникли в непосредственной связи со статьей А. М. Скабичевского, опубликованной в 'Биржевых ведомостях' (1878. — № 6. — 6 января). Статья эта (в серии 'Мысли по поводу текущей литературы' — 'Николай Алексеевич Некрасов как человек, поэт и редактор') содержит ряд положений, которые Достоевский упоминает и пытается опровергнуть.
Скабичевский начинает статью обращением к молодежи:
'
Тезис Скабичевского о неспособности старшего поколения понять творчество поэта Достоевский оспаривает каждым словом написанной им главы.
Далее в статье Скабичевского читаем:
'
Противоречия в характере Некрасова Скабичевский объясняет по шаблону: (влияние на поэта '
Достоевский критикует чересчур прямолинейное одобрение Скабичевским того факта, что Некрасов, по его словам, решил '
Полемический тон набросков вступил, по-видимому, в противоречие с материалом и тоном надгробной речи, произнесенной Достоевским под непосредственным впечатлением смерти поэта и еще не стершейся из памяти. Поэтому очень скоро Достоевский, сознает увлечение полемикой как чрезмерное, мешающее повторить и развернуть шире в печати то главное, что, по его мнению, нужно было сказать о самом Некрасове, оставляя Скабичевского, Суворина и всех остальных в стороне.
Уже на второй странице набросков читаем:
'
Это напоминание самому себе остается, в пределах набросков, безрезультатным — вырваться из полемической колеи было не так легко. Заданный тон вел Достоевского дальше, не давая свернуть. Поворот был сделан только при переходе от набросков к связному тексту, который и по мысли, и по тону представляет собой сплав двух элементов; '
Детальный анализ набросков может отчасти показать, как подготовлялся этот поворот.
На первый взгляд, перед нами ряд записей, не связанных друг с другом и резко, различных по форме: то это законченные афоризмы, то беглые записи мыслей, в которых некоторые слова берутся самим автором в скобки как неточные; то части фраз — начала или концы еще не написанных предложений. Но в этом хаосе есть своя система. Выделим основные темы:
1. Четко написанный афоризм: '