Имение в Шацком уезде Достоевским приобретено не было.
Суббота приходилась на 17 января.
Эпизод, о котором здесь идет речь, подробно освещен в XXII главе 'Воспоминаний' Н. Н. Страхова 'Последние минуты', составленной, как говорится в подстрочном примечании, 'общими силами очевидцев'.
'Дней за десять до той кратковременной болезни, которая свела Федора Михайловича в могилу, зашел к нему О. Ф. Миллер напомнить ему о данном им обещании участвовать в пушкинском вечере 29 января (в день смерти поэта). Незваный гость, как это часто и случалось с Федором Михайловичем, оказался для него хуже татарина. О. Ф. Миллер не сообразил, что Федор Михайлович как раз дописывал тогда январский номер возобновляемого им 'Дневника писателя'. Он выбежал к посетителю в прихожую с пером в руке, страшно взволнованный — отчасти, как сам тут и высказал, опасением, пропустит ли ему цензура несколько таких строк, содержание которых должно развиваться в дальнейших номерах 'Дневника', в течение всего года. 'Не пропустят этого, — говорил он, — и все пропало' (известно, что, не имея средств для внесения залога, он должен был издавать свой 'Дневник' под предварительною цензурою). Строки, так его беспокоившие, надо думать, те, которыми открывается 5-й отдел 1-й главы 'Дневника' <…>: 'На это есть одно магическое словцо, именно 'Оказать доверие'. Да, нашему народу можно оказать доверие, ибо он достоин его. Позовите серые зипуны и спросите их самих об их нуждах, о том, чего им надо, и они скажут вам правду, и мы все в первый раз, может быть, услышим настоящую правду''. (Биография… — С. 321).
В этот же день начальник Главного управления по делам печати Николай Савич Абаза (1837-1901) писал Достоевскому (по поводу выпуска в свет очередного номера 'Дневника писателя'):
'Прошу извинить, что задержал, никаких препятствий, конечно, нет' (Авт. // ЛБ. — Ф. 93.II.1.1. Написано на визитной карточке Абазы).
В 'Биографии' сообщается по поводу этого эпизода:
'В воскресенье, 25 января, рассчитав, что 'Дневник' уже должен быть дописан, О. Ф. Миллер отправился к Федору Михайловичу и застал у него А. Н. Майкова и Н. Н. Страхова <…> Федор Михайлович был в хорошем расположении духа. Но когда речь зашла о чтении, он вдруг настоятельно заявил, что желает прочесть на вечере некоторые любимые им небольшие стихотворения Пушкина. О. Ф. Миллер заметил ему, что он заранее указал на V отрывок из 'Евгения Онегина', как уже и значится в афише вечера <…> Федор Михайлович несколько раздражился и сказал, что, кроме указываемых им теперь небольших стихотворений, он ничего другого читать не будет <…> Небольшая размолвка окончилась миролюбиво <…> Когда он уходил, хозяин, совершенно уже успокоенный, проводил до дверей О. Ф. Миллера, которому так и не пришлось уже более увидать живым Федора Михайловича' (С. 322-323).
Дмитрий Иванович Кошлаков — профессор Медико-хирургической академии.
На пушкинском вечере 29 января выступил Миллер, сказавший:
'Сегодня у нас поминальный день. Мы думали поминать Пушкина вместе с Достоевским, то есть думали, что Достоевский будет сегодня с нами читать вам стихи Пушкина, читать 'Пророка'. Нам приходится теперь поминать вместе с Пушкиным самого Достоевского, поминать умершего Достоевского… Еще в воскресенье он говорил со мною о том, что именно выбрать ему для чтения. Сперва (за неделю) он совсем отказывался читать. Его впечатлительная душа находилась под влиянием свежих еще попреков что он любит овации… Потом он согласился во имя Пушкина, но долго отказывался именно от 'Пророка'… Наконец, он взялся и за эти стихи, но с тем, чтобы прочесть вместе с ними 'Из Корана', 'Из Данта', 'Странники'… Он собирался при том говорить о всеобъемлемости Пушкина — на тему 'всечеловека'. Мы надеялись, что, как всегда в начальной части вечера, он выступит перед нами своими тихими, неслышными шагами — и сразу опять раздастся тот гром приветствий нетерпеливо ожидающих слушателей, тот гром приветствий, который раздавался только для него…'
Софья Петровна Хитрово — хозяйка петербургского литературного салона. В ней, по характеристике К. Н. Леонтьева, были 'соединены изумительно лейб-гусарский юнкер и английская леди, мать и супруга, японское полудетское личико и царственная поступь, злость и самая милая грация, восхитительное косноязычие и ясный, твердый ум' (Лит. наследство. — Т. 22-24. — С. 435; ср. с. 476). Среди бумаг Достоевского сохранилось несколько писем к нему Хитрово с приглашением читать в ее салоне, прийти в гости и пр.
