5
Некоторые комментаторы обращали внимание на различия в позициях Энгельса и Маркса. По большей части их различение происходило за счет Энгельса, который считался в большей степени догматическим материалистом и доктринером. Поздняя статья Энгельса (1873–1874), где он применяет диалектику к естественным наукам, критиковалась философами-марксистами 1920-х годов, Георгом Лукачем и Карлом Коршем. Недавние марксисты (например, Norman Levine, Tragic Deception: Marx Contra Engels, Oxford: Clio Press, 1975) критиковали Энгельса за отсутствие у него Марксова гуманистического видения, которое шло от младогегельянцев. В результате Энгельс оказывался предтечей сталинских репрессий, которые бы осудил более гуманистический Маркс. Эта критика была совершенно не по адресу. Действительно, все более «мягкие» гегельянские интерпретации Маркса становились все более популярными в последние несколько десятилетий (частью этого умонастроения стало возрождение интереса к Лукачу и Коршу, оба из которых были гегельянцами). Но это произошло в значительной степени из-за крушения веры в экономическую неизбежность капиталистического кризиса и общего чувства антагонизма против науки, чуждого и Марксу, и Энгельсу. Гегельянство является в значительной мере стихией мистификации, которая не позволяет нам видеть реальные социологические процессы, на которые указал Энгельс. Реальная сложность Марксовой экономической системы как раз и заключалась в том, что он настойчиво пытался уложить ее в каркас гегелевских категорий.
Энгельс не желал обращать слишком много внимания на младогегельянцев (он не хотел добавлять большого раздела, посвященного Фейербаху, к «Немецкой идеологии», считая его не очень реалистическим; из рукописей Маркса, опубликованных Энгельсом посмертно, он не напечатал только «Экономико-философские рукописи 1844 года»). И это было воспринято как проявление слабости Энгельса, как и отсутствие интереса у него к более абстрактным лабиринтам Марксовой экономики. Но справедливее было бы сказать, что у Энгельса было лучшее чутье на то, что достойно внимания для реалистического анализа социального мира. К тому же Энгельс отнюдь не был более догматичным из них. Его статьи по «Диалектике природы» не были особенно успешны и только указывали на своего рода метафорические сходства между диалектикой и различными физическими и биологическими процессами. Но эти статьи показывают его интеллектуальную широту и его интерес к законам природы, который был частью его стремления к созданию также и науки об обществе. Он использовал диалектику на своей собственной почве для того, чтобы пробудить чувствительность к процессам конфликта и изменения, как это можно видеть по его историческим трудам. Фактически для Энгельса была чрезвычайно важной идея приоритета эмпирической сложности над априорными теориями, и он использовал диалектику для того, чтобы преодолеть всякий грубый материализм. Он готов был предоставить «надстройке» политики и идеологии статус независимого полюса в ее диалектическом взаимоотношении с экономическим «базисом» (Leonard Krieger, “Introduction” to Friedrich Engels, The German Revolution, Chicago: University of Chicago Press, 1967: XX).
6
Характерно, что Энгельс отдавал приоритет Марксу, идеи которого он якобы просто развивал. Это кажется сомнительным. Теория Энгельса стала точкой отсчета для феминисток. Под ее влиянием германская социалистическая партия заняла феминистскую позицию, утверждая, что единственным путем достижения сексуального равенства было свержение капитализма социализмом. Маркс, напротив, был скорее антифеминистом. В 1872 году он отдал распоряжение Международной ассоциации рабочих исключить ее американское отделение, которое возглавляла Виктория Вудхалл и в котором феминизм (а также права негров) был одним из приоритетных направлений деятельности. Маркс провозгласил, что организация должна очистить себя от тех, кто «отдает предпочтение женскому вопросу над трудовым вопросом» и кто отстаивает «женские франчайзы и… тому подобную чепуху» (см. Hans Gerth, ed., The First International: Minutes of the Hague Conference of ????, Madison: University of Wisconsin Press, 1958: 177–178, 194–195, 246, 264–267). В своей частной жизни Маркс также разделял традиционные антиженские предрассудки. У него была викторианская авторитарная семья, на свою жену он смотрел как на домохозяйку и мать своих детей и в своих письмах Энгельсу писал о ней как о глупом создании (Levine, 1975: 232, 238– 239). Дочь Маркса, которая поклонялась ему, перечисляет его ответы на вопросы: «Твоя любимая добродетель в мужчине: сила. Твоя любимая добродетель в женщине: слабость» (цит. в Erich Fromm, ed., Marx’s Concept of Man (N.Y.: Frederick Ungar, 1961: 257). Маркс, видимо, считал, что отношение мужчины к женщине было просто естественным отношением [в его «Экономико-философских рукописях 1844 года», Ibid, 126]. Энгельс, напротив, был скорее романтиком и поддерживал новые подпольные идеалы сексуального освобождения. Он поддерживал и жил с рабочей женщиной ирландского происхождения Мэри Бернс. Но Маркс и его жена целенаправленно третировали Мэри Бернс, когда Энгельс пытался познакомить ее с ними, так как она не была замужем за Энгельсом. Их моральное неприятие обрушилось всецело на Мэри Бернс, а не на ее партнера. Когда Мэри Бернс умерла и Маркс даже не выразил никаких соболезнований, Энгельс был впервые глубоко обижен на Маркса. В свете таких глубоких различий в их отношении к этому вопросу не удивительно, что Энгельс опубликовал «Истоки семьи, частной собственности и государства» только через год после смерти Маркса.
7
Эта теория Вебера не слишком хорошо известна. Она остается погребенной среди его крупных работ, особенно его энциклопедической «Экономика и общество», а также в его лекциях по «Общей экономической истории». Изложение и развитие этой теории дается в Randall Collins, “Weber’s Theory of the Family”, Weberian Sociological Theory (Cambridge and New York: Cambridge University Press, 1985).
8
Absentee landlord (отсутствующий земелевладелец) — экономический термин, который означает землевладельца, владеющего и сдающего свою земельную собственность за прибыль, но не живущего на этой территории.
9
Строго говоря, можно было бы начать наш анализ фундаментальных утилитаристских идее еще полустолетием раньше, работами Томаса Гоббса. Но в некотором смысле Гоббс был гораздо более сложным мыслителем, чем Локк. Аргумент Гоббса по поводу того, что рациональный индивид должен отдать свою суверенность правителю, чтобы избежать войны всех против всех ближе к парадоксам «безбилетника» 1960-х годов, чем идеям о благодушной социальной гармонии, которые акцентировали утилитаристы, следуя Локку. Поэтому мы и начинаем наш анализ с последнего.
10
