это понятно — к хорошему быстро привыкаешь. Все его мысли теперь были сосредоточены на одном — как жить дальше? 'Вот задача, которую еще ни кому не удалось правильно решить. Задача, над которой бились лучшие умы человечества. Вечная головная боль интеллигенции и вечный вопрос — что делать? Боль и мука ищущей души — кому верить? Размытость идеалов — во что верить? Где и в чем, правда?' — он мучительно думал, физически страдал, понимая, что наступило время сделать выбор и наконец-то принять решение.
— О чем задумались профессор?
— У вас дурацкая привычка Эраст. Вы всегда входите без приглашения.
— Может и так, но мне нравиться наблюдать за людьми и при этом быть не замеченным.
— То есть вам нравиться подглядывать?
— Боже упаси. В слове подглядывать есть что-то грязное. Я предпочитаю слово — наблюдать.
— А в чем собственно разница? — Григорий присел у стола, ему нравилось балагурить с Эрастом. Не ординарное мышление этого молодого врача часто наталкивало Григория на интересные умозаключения. Так случилось, что в Аду Эраст стал для Григория собеседником, о котором он, наверное, мог только мечтать, поражая глубиной и лаконичностью рассуждений.
— Ты говоришь, что Творец завещал вам учить людей, но чему? Что принесло просвещение? Ну, стали лучше разбираться в физике и тут же придумали ядерную бомбу. Продвинулись в медицине и изобрели бакоружие. То же самое в химии и тд. и даже литература с философией — это тоже оружие. Я, конечно, понимаю, что у любой палки есть два конца, но как не странно оба всегда бьют по голове. Будешь возражать?
— Что-то вы сегодня ополчились на меня. Нутром чувствую, что куда-то клоните, но не пойму, — Эраст почесал затылок и состроил капризную гримасу.
— Чего не понятного. Рай переплюнул вас во всем. У них лучшие специалисты, техника, деньги, поддержка политиков, а у вас? Мечты, идеалы, желание исправить мир, который вы не можете изменить уже несколько тысяч лет. А что дальше? Задача не выполнима в принципе, так как всех исправить нельзя. Всегда будут те, кому мир, поделенный на рабов и господ, будет удобен. Всегда будут те, кто наплюет на ваши идеалы и ввергнет Землю в новый кровавый виток. Тогда ради чего вся ваша возня? — говоря, Григорий внимательно следил за Эрастом, губы которого медленно вытянулись в струну и на лице проступил яркий румянец. — Вижу, что тебе не нравится все, что я говорю, но попробуй возразить мне, а не пыхти, как паровоз.
— Психологией баловались? Похвально, но что вам известно о душе?
— Раньше представлял это в виде какой-то энергетической субстанции, но если честно, то вряд ли кто-то сможет мне толком объяснить, что есть такое — душа. В любом толковом словаре десяток различных трактовок, да и в библии мало чего найдешь на эту тему, ну за исключением, конечно, того, что душа бессмертна. Церковь тоже ничего толком объяснить не в состоянии, да собственно ей и некогда. Политика, коммерция — когда уж тут о душе, — Григорий тяжело вздохнул. Эта тема была для него неприятна, так как вера и церковь давно уже стали для него не пересекающимися понятиями. — В Раю объяснили, что душа это — некое дополнительное устройство шлюза автоматики, — Григорий произнес когда-то заученную фразу, — Ян Генрихович говорил, что собственно из-за нее и пошел разлад при создании рабов. Ну, уж а, правда это или нет сказать не могу. Вот собственно и все мои познания в этой области.
— Не густо, — подытожил Эраст, — но, а что вам уважаемый известно о черных дырах? Об этом вам не рассказывали, или тоже что-то наплели?
— Помилуй Бог, Эраст, дорогой, но откуда я об этом могу что-то знать? Как все обыватели знаю, что они существуют, ну, слышал, что притягивают материю и даже не пропускают свет — вот собственно и все.
— Не густо, — вновь повторил Эраст.
— Не густо, не густо, что ты заладил. Сам-то знаешь?
….. Закатные лучи раскрасили пустынную местность в желто-розовые цвета. Западная часть горного хребта, окружавшая полукольцом равнину, отбрасывала огромные, замысловатые тени на скудную зелень предгорья. Вглядываясь в сторону горной гряды, консул решил не рисковать и остановиться лагерем на равнине. Годы путешествия по планете научили Элохима уважать и считаться с природой. Потеря каждой единицы тяжелой техники больно сказывалась на всей экспедиции, ставя ее на грань провала. Из пятидесяти землеходов осталось только тридцать три, остальные были разбиты на перевалах, в ущельях или затоплены при переправах. Было еще несколько машин, которые по его приказу были оставлены в новых поселениях рабов, организованных им на пути следования, но теперь он больше этого делать, не намерен. Дикая природа Земли была безжалостна к железным монстрам, утюжившим и рвущим гусеницами ее девственную плоть. Давно уже забыты ночные переходы, в которых экспедиционный корпус Эллохима потерял самое большое количество техники. Каждый вечер приходилось останавливаться лагерем и возобновлять движение только с восходом солнца. Приборы ночного видения постоянно что-то врали, а в результате гибли техника, люди и рабы.
Консул давно устал от бесконечных переходов. Медленно меняющиеся пейзажи, покачивающийся эргоном и вечерние стоянки под открытым небом с миллиардами мерцающих звезд, настраивало Элохима на размышления о вечном. Давно исчезло острое желание кому-то доказывать свою правоту, спорить и куда-то спешить. Он стал сентиментален. Теперь он часами был готов созерцать творения живой природы, изящество и бесконечность ее форм. Потрясающая лаконичность и разумность просматривалось в каждой капле, в каждом лепестке, в каждом дуновении ветра и это его потрясало, рождая в душе ощущение сопричастности к бесконечному и могущественному космосу. Смысл бытия, загадки мироздания, постижение истин занимали его разум и наполнили жизнь новым смыслом.
— Защитный экран установлен, люди отдыхают, — доложил дежурный центурион и несколько замешкался на выходе.
— Что-то еще? — спросил Элохим, заметив неришительность офицера.
— Консул, как вы думаете, мы когда-нибудь доберемся до места? — простой вопрос поставил Элохима в тупик. Много раз он сам себе пытался ответить на него, но всегда находился повод прервать размышления, оставляя вопрос без ответа. Консул видел, как центурион, ожидая ответа, переминается с ноги на ногу, проявляя признаки явного волнения, не свойственные таким бывалым войнам, как он.
— Вы что-то не договариваете Дарк. Вижу, что вам есть, что сказать, — консул жестом пригласил офицера присесть рядом.
— Не знаю с чего начать, — проговорил офицер, — вы знаете, что вчера на переправе мы потеряли еще один землеход, погибли пять человек и десяток рабов.
— Мне очень жаль Дарк, но ты знаешь, что потери неизбежны. Мы прокладываем путь там, где до нас еще ни кто и ни когда не был, — говоря это, Элохим понял, что не такого ответа ждал от него центурион. Он не из тех, кто боится трудностей и бежит от опасностей. Презрение к любым тяготам у него в крови. Он участвовал в сотнях десантов, штурмовал Омегу, высаживался на Арктуре, был первым из переселенцев на Земле. — Я не прав Дарк, говоря с тобой так. Вижу, что дело не в потерях. Говори, что думаешь, я слушаю тебя.
— Консул, люди устали. Несколько лет мы идем, а для чего? Что будет дальше и стоит ли это наших потерь? Я солдат и привык подчиняться приказам, но даже я вижу бессмысленность этого похода. Офицерам надоело спать в лагерях, они плохо несут службу…. Консул, поверьте мне…. зреет заговор, я чувствую его, как солдат чувствует мозоль. Я не смогу долго сдерживать людей. Нужно что-то решать.
— Что я могу Дарк? Проще всего идти к цели короткой дорогой, но у нас ее нет. Тем, кто доберется до места постройки домена, я тоже не могу обещать ни мягких кроватей, ни легкой жизни. Конечно, было бы проще перебросить экспедицию по воздуху, но в нашем с тобой распоряжении нет таких средств, да и неандертальцы, если ты не забыл, еще тревожат переселенцев…..
Хотя разговор с центурионом закончился ни чем, однако, его слова о зреющем заговоре крепко врезались в сознание Элохима. Он давно ждал чего-то подобного. Ждал и не верил, что Амонра отпустит его, из-под своего крыла с миром. Не было ни какого сомнения, что его люди есть в корпусе Элохима, и они всячески вредят ходу всей экспедиции, а вот как их вычислить и избавиться, и при этом не потерять доверия остальных — вот задача, над которой он не раз ломал голову. Живущий наукой и далекий от политических интриг он мучился, не представляя, что предпринять. Оставалось одно — делать все так, как
