заранее предвиденными бесполезными результатами. Покончив с этим, Сузанна задумалась над предупреждением, полученным от ее потустороннего визитера прошлой ночью. Он что-то знал об особенностях характера Сполдинга, но откуда могла возникнуть такая связь? Коллинз погиб в конце лета 1922 года, а Сполдинг только спустя год с лишним прибыл в Европу, где начал ярко, с плейбойским размахом прожигать неиссякаемые денежные ресурсы своего отца.
Сузанна принялась анализировать возможные объяснения. Семейство Сполдингов разбогатело за счет банковских операций в Нью-Йорке. К окончанию Первой мировой войны Америка стала богатейшей страной и самым крупным кредитором мира. В 1919 году ирландский президент Имон де Валера назначил Майкла Коллинза на пост министра финансов. Для этого имелась две логические причины. Коллинз отличался удивительными административными способностями, а его безупречная репутация, восходившая к периоду борьбы за независимость, делала его очень подходящим человеком для организации займов, необходимых для рождения новой нации, — причем эти ссуды брались у Америки, то есть страны, идеологически противопоставленной империализму и естественному другу и защитнику любой молодой демократии.
Воодушевившись, Сузанна впечатала две фамилии вместе и выполнила веб-поиск. Пусто. Не испугавшись первой неудачи, она провела поиск среди изображений и, пролистав страниц двадцать, собиралась уже махнуть рукой, как вдруг на глаза попался старый снимок. Группа мужчин в темных костюмах и жестких воротничках стояла напротив несгибаемого и харизматичного человека, с которым за последние несколько месяцев она познакомилась очень близко. Интерьер помещения также оказался знакомым: величественно убранный зал приемов в дублинском Мэншн-Хаусе. Один из мужчин был худощавым, светловолосым и заметно отличался ростом. Его она тоже узнала, не читая подписи под фотографией.
Внимание Сузанны — причем даже больше, чем сам Коллинз, — привлекла одна деталь, и не только лишь оттого, что речь шла о единственной на снимке женщине. Она сидела за громадной пишущей машинкой позади Коллинза, по правую руку от банкиров, которые, соответственно, от Коллинза находились слева. Майкл добродушно улыбался при виде этого собрания американских капиталистов. Женщина смотрела непосредственно в объектив камеры. А высокий блондин из числа банкиров пожирал машинистку глазами.
Как ни удивительно, на лице этой машинистки играло совершенно презрительное выражение. Волосы ее были коротко подстрижены и отливали глянцем. Глаза под челкой удлинены и по-кошачьи вздернуты к вискам. Резко очерченные скулы и рот, прячущий улыбку над каким-то бунтарским секретом. «Бог ты мой, да она вылитая моя копия», — подумала Сузанна, которая отлично знала, что ее внешность запугивала мужчин чаще, чем привлекала… пока наконец не появился Мартин — в сияющем панцире, с гремящим о ножны мечом, — играя роль благородного рыцаря в момент, когда Сузанна попала в беду на Восточной ветке лондонского метро.
Она прочитала подпись, начинавшуюся словами: «Вчера на заседании нижней палаты парламента в дублинском Мэншн-Хаусе министр финансов Коллинз встретился с финансовыми магнатами Нью-Йорка с целью сбора средств для нового Ирландского Свободного государства».
Далее шло поименное перечисление участников. Гарри Сполдинга в ту пору называли Генри Сполдингом-младшим. Он еще не показал миру свою плейбойскую натуру, не был тем беззаботным, шикарным образчиком «потерянного поколения», каким стал позднее. На снимке Сполдинг выглядел худым, высоким и чуточку неловким. Фотографию сделали до того, как Гарри заматерел на борту «Темного эха», пересекая Атлантику на пути к Ривьере. Здесь он пока что производил впечатление юного представителя нью-йоркской банковской династии: бизнес-подмастерье с выдающимся военным послужным списком. Сполдингу успешно удалось сбросить с себя коварный лик «Иерихонской команды», но он еще не успел приобрести собственный, позднейший облик. Еще не загорел под солнцем, и в нем не читалось ничего декадентского или богемного. В современном разговорном языке его назвали бы просто «пиджаком».
Да, но что там с этой женщиной, чье изображение цвета сепии упорно притягивало к себе взгляд Сузанны? В голову пришла мысль о помощнике редактора, который некогда составлял подпись. Впрочем, тут же выяснилось, что в те великие времена, когда типографии использовали наборно-литейные машины, а прессы выдавали по пять-шесть выпусков за день, газетчики отличались отменной пунктуальностью.
«Также на снимке: мисс Джейн Бойт, крайняя справа».
На Джейн была белая блузка с многочисленными пуговками и рукавами в три четверти, благодаря чему на запястье можно было разглядеть наручные часики. Сузанна подумала, что в ту пору женщина с часами выглядела, пожалуй, еще необычно. Люди были склонны считать это за принадлежность мужского костюма. В последовавшем десятилетии на такой поступок отважилась бы дама типа Амелии Эрхарт, но и она являлась редким исключением даже в конце двадцатых. А здесь речь шла о девятнадцатом годе. Тогда от леди не требовалось точно следить за временем. И Джейн была настоящей леди, не какой-нибудь там канцелярской девочкой на побегушках. Ее отец держал процветающее дело: строил малотоннажные суда на собственной верфи в ливерпульской гавани. Статус Джейн бросался в глаза: дорогая и модная прическа, нитка черного жемчуга под высоким воротником шитой на заказ блузки — и высокомерное отношение в целом. Сузанна с удовольствием заметила на столе Джейн крупную пепельницу из темного стекла с зубчатым венцом как у крепостной башни. Ее собственная крошечная пепельница из штампованной жести находилась на подоконнике и являлась жалким подобием той роскошной вещицы, которая служила Джейн своеобразной формой заявления о намерениях. Это обстоятельство также бросало вызов общепринятой морали. В 1919 году леди курили, но все-таки не на публике.
Самым важным намеком на положение Джейн Бойт в правящем механизме Ирландского Свободного государства выступал тот факт, что она вообще появилась на этом снимке. Поскольку ее роль не была центральной, да и сидела она сбоку от всех, тогдашний редактор мог бы попросту убрать ее, чикнув ножницами. В случае простой секретарши это было бы логично и неизбежно, однако Джейн сохранилась на фотографии благодаря своему статусу. Ее изображение — тому доказательство. Откровенная публичная демонстрация поддержки дела фениев[5] в какой-то степени проливала свет на более поздний арест Джейн в Ливерпуле. Но главное здесь в другом нашлось связующее звено между Гарри Споддингом и Майклом Коллинзом.
Сузанна уже собиралась впечатать имя Джейн Бойт в поисковик, когда на столе зазвонил телефон. Это был монсеньор Делоне, иезуитский священник, с которым она никогда не встречалась, но слышала в его адрес много теплых слов от Мартина. Эти описания всегда носили юмористический оттенок, словно Делоне был неким веселым гигантом из духовенства. Впрочем, сейчас ничего смешливого в его голосе не читалось. Он скорее звучал настороженно, подозрительно. Хорошо еще, перезвонил — и Сузанна поблагодарила его за это. Она извинилась за неожиданный звонок, за то, что прервала восхождение на гору и купание в бармутских водах.
— Ничего страшного, — сказал он, тоном показывая, что все ровно наоборот. — Я ждал, что вы позвоните.
— Вот как?
— Я принял решение, что если это произойдет, то мы встретимся и поговорим. Вас беспокоят Питерсен и тот обман, который с ним связан. Вы считаете, что этот обман может подвергнуть опасности Мартина с отцом на борту яхты.
— И я права?
Пауза на том конце линии.
— Нет, во всяком случае не напрямую, но Магнус Станнард заслуживает объяснения по поводу питерсеновских дел. Вернее, этого заслуживаете вы втроем, раз уж вас всех обманули.
— Меня он обманывал не так уж и долго.
— И тем не менее. Вам причитается объяснение. И, как мне кажется, извинение. И то и другое я хотел бы сделать лично.
Закончив беседу с Делоне, Сузанна провела сетевой поиск на Джейн Бойт. Ничего письменного не обнаружилось, но зато удалось найти еще одну фотографию. На сей раз речь шла о снимке из архива муниципального совета городка Сефтон, а числился он по категории «Туризм г. Саутпорт (наследие)». На нем были изображены двое мужчин в кожаных плащах и перчатках с крагами, которые стояли возле биплана на плотном песке. Один из них носил кожаный шлем и круглые защитные очки, сдвинутые на лоб.
