Дуся поет с ошибками, как запомнила когда-то полсотни с лишним лет тому назад. Печка в доме прогорела, от двери тянет холодом, на дверном косяке сверкает иней. Усталый дед отвалился на никелированную кровать. Внезапно гаснет электричество, и слабым источником света становится синий прямоугольник окна, но Дуся не обращает внимания на тьму, начинает маршировать:
На Тунгуске дымятся полыньи, дед уже похрапывает, я зажигаю керосиновую лампу, а Евдокия марширует, сбивая громадными валенками домотканые половики.
— Дуся, да посиди, отдохни! Расскажи лучше, откуда ты эту песню знаешь. У вас ведь от деревни до деревни по триста верст!
— Ох я и петь люблю, Слава, вот слушаю телевизор и подпеваю. Ну, конечно, они слова исказиют! А ишшо мы про Ильича пели! — Дуся становится по стойке 'смирно', выбрасывает руку в пионерском салюте ко лбу и опять вскидывает вверх тощие ножки в валенках:
Громадная тень от маленькой старушки мечется по стене, а Дуся хрипит, не уставая:
Тяжело дыша, она опускается на табуретку:
— Четырнадцать лет мне было… В Гаженке по праздникам пели…
Я выхожу во двор. Ледяные звезды от холода чуть слышно потрескивают в небе. В курятнике ворочаются сонные куры. Струйка дыма тянется из трубы, никуда не отклоняясь, словно застыв на воздухе; из-за неплотно прикрытой двери долетают слова:
Дед оторвал голову от подушки — видно, решил, что хватит, надо бы и свое спеть:
— Выпьем за Родину! Выпьем за Сталина!
— Да заткнись ты, только и знаешь 'За Сталина!'
— Ты, ты Сталина не тронь, к нему Берия вошел в доверие. А меня не перебивай, меня люди уважают! На той неделе в столовой свадьба, — дед уже обращается ко мне, — дочь среднего брата замуж выходит, машину прислали, просют, Иван Романыч, поехали. А я говорю — на что я вам, старый? Рюмку- другую выпью — и пьяный! На торжественное заседание в клуб приглашали — не пошел! Со старухой бутылку раздавили, телевизор включили и целый вечер просидели вдвоем, как молодые.
Дуся, видя внимание деда, начинает кокетничать, опять выходит, покачивая плечами, на середину комнаты:
Дед машет рукой, бессильно хохочет, жмурится, а Евдокия входит в раж:
Деду все это не по душе — молодое, легкомысленное, забытое. Он пытается перехватить инициативу, затягивает, напрягая тощую морщинистую шею:
Но с бабкой уже нет сладу:
