было не вспомнить Эйдельмана и его отца, который был исключен из гимназии за пощечину 'учителю- черносотенцу'! О ирония судьбы! Выступив против 'Слова к народу', Виктор Петрович Астафьев как бы побратался со своим недавним врагом… Ну кто бы мог предвидеть такое оборотничество?
Ребята из 'Комсомолки', видимо, сообразив, что Астафьев, заклеймив 'черносотенство', ставит себя в ложное положение, убрали эту фразу из газетного текста, но слова о том, что Валентин Распутин 'ставит подписи под самыми черными документами', остались.
— А что особенного? — пожал плечами один из известных писателей. — В русской истории такое предательство дело не редкое. Разве казаки не были заодно с польской шляхтой в 1612 году? А разве русские бояре не присягали на верность королю Владиславу и Лжедмитрию? А вспомним Власова… Все хотят быть с победителями!
В своем первом после 'августовского переворота' интервью Виктор Астафьев, возвратившийся в те дни из Шотландии, заявил на всю страну: 'Я не сомневался, что при другом исходе (если бы победило ГКЧП. — Ст. К.) меня бы взяли уже в Шереметьево'.
Вот так вот, ни больше, ни меньше…
А дальше все уже покатилось словно бы под горку. От выступления к выступлению слова и мысли Астафьева становились все более жесткими, он с каким-то сладострастием пинал побежденных, не щадил и бывших друзей по 'деревенской литературе'. Его именем, как тараном, как в свое время именем Солженицына, демократическая пресса разрушала устои прежней жизни. Рвение его хорошо поощрялось новой властью, даже более щедро, нежели властью советской. То и дело он возникал на телевидении, откуда совершенно исчезли Распутин, Белов, Бондарев, Михаил Алексеев, Петр Проскурин. Все чаще и чаще его фамилия мелькала в числе лауреатов, получивших государственные и президентские премии, и всевозможные 'триумфы', и 'букеры', и 'антибукеры', и 'тэффи', и ордена нового режима.
Весна 1993 года. Широкошумный референдум 'да-да-нет-да', кое-как выиграв который Ельцин принял окончательное решение о разгоне Верховного Совета. Именно тогда, во время референдума, кремлевская власть поняла, что надо опираться на популярных людей, чьи слова действуют на сердца и умы. Ну как же тут было Ельцину обойтись без Астафьева! И Астафьев, давно 'уставший от борьбы,' нашел силы для нескольких энергичных заявлений, стал, как Евтушенко, 'гвоздем в каждой бочке'.
Судебных процессов в преддверии референдума хотелось Виктору Петровичу. Задолго до 'Письма 43- х' кровожадных своих коллег — творческих интеллигентов, он упрекал президента в мягкотелости, в нерешительности, по-отечески журил его, называя 'мямлей', и запугивал читателей 'Литературной газеты' картиной будущего коммунистического мятежа:
В октябре 1993 года пророчества Астафьева наконец-то сбылись. 'Темная сила' действительно восторжествовала. Но колючая проволока — 'спираль Бруно', — была растянута в центре столицы по приказу Ерина, а не Проханова, танки и бронетранспортеры расстреливали сотни русских людей по воле Ельцина и его опричников, а не по воле Зюганова и Лимонова. Убитые похоронены неизвестно где, как в сталинские времена, а некогда любимый мною писатель Виктор Петрович Астафьев угодничеством перед кровавой властью опозорил свои седины в канун своего семидесятилетия… Двойной позор и двойное поражение России.
Ярость настолько помрачила разум Виктора Петровича, что он в упор не видел, как разворовывают Россию Березовский, Гусинский, Чубайс и прочие приватизаторы, как сотни миллиардов долларов уплывают из России, но зато с пеной у рта приводил фантастические цифры из бульварной пропагандистской брошюры 'Золото партии' — сколько золотых рублей якобы украли в свое время у народа Ленин, Дзержинский и даже Андрей Жданов.
'Товарищ Жданов толканул за рубеж 400 тысяч фунтов стерлингов…' И это при Сталине, который не разрешил однажды Кирову лететь из Крыма в Москву на самолете (только на поезде!), дабы не тратить лишних народных денег!
Через несколько месяцев, когда сатанинский план ельцинского режима закончился кровопролитием 3–4 октября, когда Василий Белов и я, находясь где-то рядом с ним, укрывались от пуль спецназа в Останкино, когда на другой день танковые пушки наемников, которым Гайдар заплатил фантастические гонорары за расстрел парламента, послали первые снаряды в окна Верховного Совета, наш детдомовец по телефону (!) из Красноярска передал в 'Литгазету' проклятия несчетным жертвам октябрьской бойни.
Его истерические крики можно было сравнить в те дни только с садистской радостью какой-нибудь Новодворской:
…Ельцин победил, премии и награды еще гуще посыпались на седую голову Виктора Петровича, и, конечно же, когда начались роковые и грязные выборы 1996 года, пришлось ему их отрабатывать. 'Гарант Конституции' уже не мог обойтись без Астафьева, окончательно влившегося в команду 'имиджмейкеров' — в компанию к Пугачевой, Хазанову, Зиновию Гердту, Марку Захарову и прочим, протянувшим свои лапки к чубайсовской коробке из-под ксерокса.
Дело с выборами пахло керосином, и всенародно избранный, чувствуя шаткость своего положения, прилетел аж в Овсянку на Енисей. Узнав, что к нему едет президент, Виктор Петрович от возбуждения наговорил много лишнего о русском народе, пристыдил его, желая доказать, что недостоин этот народ такого внимательного к нуждам людей президента:
И это о народе, который в муках построил все, что приватизировано пятью процентами нынешних хозяев жизни, ставшими баснословно богатыми за какие-нибудь 2–3 года! Вот и сказали бы им, Виктор Петрович, что надо работать, а не воровать.
Писатель требовал от трижды во время 'реформ' обобранного до нитки народа, чтобы он заново нарабатывал национальное богатство, свои сбережения, нормальные пенсии. И это в то время, когда миллионы безработных, то есть не имеющих возможности найти работу, уже погружались в безнадежное отчаяние. Поистине ни стыда, ни совести. И как тут не вспомнить слова Владимира Личутина: 'Виктор Петрович, за что Вы так не любите русский народ?'
В той же 'Литературке' обалдевший от визита президента писатель сочинил целую сказку рождественскую, как Ельцин в Овсянке 'подарил ребятам компьютерный класс, дал наставление хорошо учиться', как обещал пенсионерам, инвалидам и вдовам 'бесплатный проезд на пригородном транспорте', как Ельцин сетовал, 'что человеку с чисто русской речью и народной музыке почти нет места на экране', как 'когда мы садили возле библиотеки рябинку, запел 'Ой рябина кудрявая…' И народ наш деревенский,