Стихи

венчавшей ее красоту,
слинял на казенной постели,
растаял на зимнем ветру.
Трещали такие морозы,
и вьюга такая мела,
что даже такие стрекозы
себе обжигали крыла.

1975

' Был Дмитрий Самозванец не дурак, '

Был Дмитрий Самозванец не дурак,
он знал, что черни любо самозванство,
но что-то где-то рассчитал не так
и черным пеплом вылетел в пространство.
Как истый царь на белом жеребце
он въехал в Боровицкие ворота…
А то, что с ним произошло в конце, —
все потому, что знать не знал народа.
Не понял он, что из святых гробниц
в дни гневной смуты и кровавой пьянки
законных государей и цариц
народ, глумясь, выбрасывал останки.
Пойти под плети и на плаху лечь,
поджечь свой двор и все начать сначала…
Он был храбрец…
Но чтоб чужая речь
на древней Красной площади звучала?!

1975

' Ох, как ловко работает время, '

Ох, как ловко работает время,
изменяя теченье веков.
Не вчера ль темнокожее племя
согревалось в лесах у костров?
А сегодня стоят дипломаты
и глазеют, вращая белки,
на огни Грановитой палаты,
на расписанные потолки,
на сияющий жезл Иоанна
и на прочий священный утиль…
Самодержцы России, как странно
видеть вам современную быль
и, встречая детей Танганьики,
понимать, что обширна земля,
что сверкают их черные лики
средь крестов и рубинов Кремля!

1975

' Пили теплую водку '

Пили теплую водку
и с печалью в глазах
мне сказал поговорку
узкоглазый казах.
Ни в лесу, ни в пустыне
слов страшней не найти:
— Сердце матери в сыне,
сердце сына в степи!
Как проклятье и клятва,
как последняя суть —
в них судьба космонавта,
лорда Байрона путь,
шрамы кровных разрывов,
и триумф Кончака,
и «Персидских мотивов»
голубая тоска.

1975