уже готов был бросить сие бессмысленное с точки зрения местапрепровождения занятие, как вдруг его взору предстало совершенно необъяснимое, завораживающее и пугающее явление.
Прямо по направлению к нему, медленно и столь же неумолимо, шатаясь из стороны в сторону, раздвигая ногами непослушный сизый туман и бормоча что-то зловеще невнятное себе под нос шел мертвец. Прямо на него шел оживший покойник — само воплощение этих адских мест, куда предательница Ангелина уговорила таки его прийти!
Сейчас уже у Гарольда в этом не было никакого сомнения — часы, проведенные в этом наземном склепе, были вящем тому подтверждением. Страх перед внезапно откуда появившимся врагом, любопытство перед ним же, гнев на взбалмошную дочурку дурацкого графа, благоговение перед ней же — все это сейчас смешалось в сердце рыцаря Гарольда в одну поистине взрывоопасную смесь похлеще той, что умел делать из красного бургундского рыцарь Вильям. Сам не отдавая себе отчет о том, что же он сейчас пытается сделать, Гарольд ринулся в направлении порождения этих полночных могил, размахивая собственным мечом и инстинктивно закрывая лицо щитом, попутно что-то крича.
Один Бог мертвых ведает, что он кричал тогда. Быть может, это были последние слова воина, внезапно осознающего приближение конца своего пути и в первый и последний раз дерзнувшего взглянуть в лицо собственной смерти ... или, возможно, это были слова влюбленного, грудью бросающегося на врага, чтобы прикрыть своего ставшего единственным в этом мире человека ... или, быть может, это были взаимные предсмертные проклятья двух друзей, сейчас зашедших в своей ненависти уже слишком далеко... Да черт его знает, что он кричал! В такие минуты поистине трудно дать себе в этом отчет. Как бы то ни было, но в том самый миг, когда он наконец достиг умертвия и со всей дури вмазал ему мечом прямиком в раскрытую грудь, последними его словами были: «..охни, тварь!».
- Ааааааййййй! Больно же! Да я тебя сейчас как ...! - завопило умертвие, и, сбросив с левой руки неизвестно откуда взявшийся там шлем, и оголив ноги (или они были изначально таковыми?) выскочило вперед, в свою очередь неистово размахивая мечом. - Да я тебе сейчас! Вот так! И вот так! Вот так! И так! Вуууух! - продолжало вопить оно, кружась на месте и посылая удары неизвестному сопернику.
Наконец, либо воодушевившись сделанными успехами, либо окончательно растратив весь боевой накал, оно вдруг также внезапно перестало крутиться и тупо уставилось вперед.
- Гарольд! - Вильям! Вильям! - Гарольд! - внезапно заорали и умерший, и чуть было не умерший.
- Ты что здесь делаешь?! Ты меня чуть не убил, остолоп ты железный!
- Да ты на себя глянь, вырядился как покойник и шляешься ночью мертвец знает где!
- Мальчики! - внезапно раздался приближающийся женский голос. - Мальчики, не ссорьтесь!
И с этими словами перед ними как оборотень из ночи возникла ни кто иная, как сама дева Ангелина, она же Анжелина, она же Анжелика, она же Анжела для членов ее семьи, она же просто «моя возлюбленная», в немного растрепавшемся от быстрого бега покрытом пледом платье.
- Я вам сейчас все объясню! - сладко пообещала она. - Тут ... накладочка вышла, - смущенно призналась она.
- Ты! - выдохнул сэр Гарольд.
- Ты! - повторил то же самое Вильям.
- Да как ты! - прохрипел Гарольд.
- Да ты как! - перефразировал его Вильям.
Казалось, бывшие друзья, уже почти отошедшие от совместно пережитого шока встречи, сейчас вновь готовы вцепиться друг в другу в глотки.
- Дуэль! - крикнул сэр Вильям.
- Дуэль! - подтвердил его опасения сэр Гарольд.
- До первой крови! - уточнил сэр Вильям.
- Заметано! - ободрил его сэр Гарольд.
- Начинай! - разрешил сэр Вильям.
- В бой! - констатировал сэр Гарольд.
- Мааааааачччччииииииии!! - внезапно завопила Ангелина.
И уже почти состоявшийся бой так и остался несостоятельным.
- Дак ты ... - начал было сэр Гарольд.
- Специально свела нас ... - продолжил было сэр Вильям.
- Для тебя это было ... - предположил сэр Гарольд.
- Развлечение! - ужаснулся сэр Вильям.
- Ах ты .... - почти разгневался сэр Гарольд.
- Никчемная графоманка... - почти успокоился сэр Вильям.
- Графодочка, - поправил его сэр Гарольд.
- Графоещеоднаникчемнопотраченнаяночка, - заплетающимся языком все-таки выговорил сэр Вильям.
- Пошли отсюда, - предложил сэр Гарольд.
- Разумно, - подытожил сэр Вильям.
- Мальчики, мальчики, погодите, вы куда? Вы что, не собираетесь драться за меня?! - удивленно и испуганно спросила дева Анжелина, быстро окинув их обоих взором. - И зачем тогда я спрашивается специально просила вас надеть на себя эти ржавые консервные банки, и зачем я специально сдерживала себя больше месяца, и зачем я попросила своего отца купить на этот бал этого чертова красного бургундского от которого у одного из вас окончательно снесло шлем и потекли эти розовые бургундские сопли?! - неистовствовала она.
- Я не сражаюсь с земляками! - ответствовал сэр Гарольд.
- Особенно за таких как ты! - приветствовал ответствование сэр Вильям.
- Минутку, минутку, вы что, знаете друг друга?! - изумилась Ангелина, стараясь удержать на себе почти слетевший со спины плед.
- Немного ... - уклончиво ответил сэр Гарольд.
- Сражались когда-то в турнире, - развеял сомнения сэр Вильям.
- Иии ... и кто победил? - не нашлась спросить ничего более Ангелина.
- Неважно ... - уклончиво ответил земляк Вильям.
- Уходим, - подытожил земляк Гарольд.
- По бургундскому? - предложил рыцарь Вильям.
- На такой конец сгодится и оно! - уверил его рыцарь Гарольд.
И с этими словами два знавших друг друга почти пять лет земляка, два рыцаря без страха и упрека, два поклонника и покорителя дам и два любителя красного бургундского неспешной походкой, продолжая что-то говорить и одобрительно стучать друг другу латными рукавицами по плечам, направились прочь из скорбного места горечи, вечности, и любви, в этот день скорбно ставшей горечью в вечности.
Они удалялись — а виновница будущего торжества, взбалмошная дева Ангелина, она же Анжелина, она же наконец просто Анжелика, сидела на надгробном камне и плакала.
О чем плакала она в тот день? О чистой вечной любви, которую всегда так хотелось иметь, и которую всегда приходилось убивать в угоду принятым в обществе нормам? О гордом и непоколебимом мужском начале, колебаемом красным бургундским? О собственном бессилии решить что-либо силой? О собственном нежелании теперь что-либо решать? Да мертвец ее дери, если я знаю, о чем она думала в ту темную и траурную ночь!
Но как бы то ни было, и эта казавшаяся вечностью ночь однажды закончилась ... а наутро из ничем непримечательных аппартаментов графского замка раздался до боли знакомый голос:
- Ну и где, черт возьми, моя последняя припасенная бутылка бургундского?!
Чем меньше женщину мы знаем — тем легче жить нам будет с ней,
Чем больше тайн мы их узнаем — тем вместе жить нам лишь мертвей.
