создают общий вид и тот самый дух, какой так дорог им. Для этих же целей они не ремонтируют сгнившие полы, лестницы, деревянную обшивку стен…
— Но как же им это делать, если нет денег!
— Все у них есть, Найтингейл! Этот старик далеко не дурак, но тот еще лентяй и хитрец. Он, как и все Китчестеры, ничего не делает сам и за свой счет. Все заботы перекладывает на чужие плечи. В данном случае на мои!
— А когда-то хотел переложить на плечи сына, — задумавшись над его словами, заметила я. — Но тот захотел жить своей жизнью, а не ходить в прислугах у отца.
— Ему нравиться гордиться замком, демонстрировать свое преклонение перед ним. Но он ничего, ничего не желает делать, чтобы сохранить его. Одни никчемные разговоры, да надежды, что кто-то придет, да все сделает. Ты видела документы?
— Еще нет. Только завтра дед начнет знакомить меня с ними.
— Обрати внимания на суммы с аренд и суммы, что тратятся на замок. Граф может позволить тратить больше на уход и ремонт, хотя бы поверхностный. Из-за этого они не стали бы жить впроголодь. Но старику нет никакого дела — залатали ли дыры на лестницах, очищают ли от копоти стены, вытрясают ли грязь и личинок из ковров, гобеленов и мебели… На моей памяти в замке ни разу не было масштабной уборки — а ведь именно эта грязь и убивает замок. Да этим пластам грязи столько же лет, сколько и Китчестеру! Сомневаюсь, что предкам графа было больше дела до элементарного ухода за замком. Они также неприкосновенно хранили прошлое!
— Поэтому старик и приютил тебя. Он сам признавался мне, что видит в тебе единственного, кто сможет возродить Китчестер.
— Он видит во мне собачку, Найтингейл. Собачку, которая ради косточки, готова вертеться, кусая свой собственный хвост, и прыгать через голову.
— А косточка — это Китчестер? — поддела я его против воли, хотя сама была озадачена тем неподдельным сожалением, сквозившим в его словах.
Он как будто открывался передо мной, хотел, чтобы я поняла, что по-настоящему твориться в его душе. Но уже в следующий миг Дамьян отвел глаза! Его лицо окаменело. Как будто ему неловко, как будто донельзя стыдно, за то, что он впервые в жизни с кем-то разделил свои переживания. И искренность, слишком скоротечную, сменила обычная для него насмешливость.
На следующий день я, в самом деле, обратила внимания на подсчеты в расходно-приходных книгах. Судя по цифрам, граф Китчестер несомненно мог позволить себе более основательную заботу о замке. Однако когда я поинтересовалась, почему никакие работы не велись и не ведутся, он сослался на отсутствие солидных средств, которые требуются для серьезного ремонта.
— А латать дырки — что? Пустая забава! Только денежку терять, а заплатка через день другой в негодность придет. И потом, кто ж гнильё латает — менять надо подчистую. А на такое дело — финансов нет. Вот и приходиться перебиваться.
Похоже, Дамьян безошибочно распознал стариковскую суть. Граф одним властным жестом отверг все мои дальнейшие попытки поговорить на эту тему. А после, поняв, что я не приняла его объяснения и сдерживаю негодование, сварливо прокаркал:
— Ох, несносная девчонка, и все-то тебе интересно, и все-то тебе надо знать!
— Я только выполняю ваше же приказание — знакомлюсь со всем, что хоть как-то влияет на жизнь замка. Вы же сами настаивали, чтобы я училась вести дела. А этот вопрос непосредственно относится к числу важнейших дел.
Старик крякнул и, не удостоив меня ответом, начал писать краткие заметки на полях, при этом сердито окуная перо в чернильницу и оставляя на бумаге безобразные кляксы.
Мне ничего не оставалось, как забыть об этом нежелательном для деда разговоре и вернуться к изучению документов. Тем более что граф намеревался промучить меня до самого ужина, заставив изучить практически все хоть сколько-нибудь значимые бумаги. Отчеты, выписки, арендные договора, несколько бухгалтерских книг с записями за последние годы — внушительными стопками громоздились передо мной, закрывая старика, сидевшего в кресле с другой стороны стола. К вечеру глаза слезились от напряжения, а в голове стоял винегрет из цифр, сложения, вычитания и прочих математических премудростей. Столь изрядная мыслительная нагрузка, да еще сопровождаемая разъяснениями и наставлениями, совершенно вымотала меня.
К тому же, за ужином леди Редлифф пребывала в озабоченном настроении, что являлось для нее вполне естественным состоянием, и изощрялась в придирках к мистеру Уолтеру. Тот в свою очередь был настолько любезен, что умудрялся пропускать мимо ушей все те упреки, какими сыпала старуха, и без тени тревоги на озаренном лице декламировал что-то страстное говяжьему студню, временами подозрительно вздрагивавшему.
От нудного ворчания Элеоноры (и как это она обошла своим вниманием меня?) разболелась голова. Я извинилась и, объяснив, что мне нездоровиться, уже надеялась покинуть столь приятное общество и подняться к себе. Но неожиданно, все очень обеспокоились. Жаннин тут же вызвалась сходить на кухню и приготовить травяной отвар, который успокоит и 'мигрень как рукой снимет'. Я не успела возразить, а она уже вышла за дверь. Свою лепту в тревогу обо мне внес и полковник Редлифф, без лишних слов, опрокинув в мой бокал содержимое своего. При этом он с усилием соорудил на своем лице вымученное выражение, которое по его задумкам означало 'подбадривание' и пробубнил, указывая на бренди в моем бокале:
— Отва-ар! Тьфу, одно расстройство кишечное! Вот, где ценность то… лекарственная…
Твердо, но вежливо, чтобы не расстроить чуткого полковника, я отказалась от бодрящего лекарства, пояснив, что мой слабый организм не приспособлен к столь действенному лечению.
Через полчаса после того, как я зашла в свою комнату, в дверь постучали и, не дожидаясь приглашения, появилась Жаннин. Под мышкой, прижав к груди, она несла грелку, а следовавшая за ней Марта Стоун — поднос с отваром.
— Так, это сразу же выпить! Корень валерианы, мелиса и мед — волшебное средство от любого беспокойства. Будешь спать как убитая!…Пей! Марта, держи грелку! Положи ее под подушку, чтобы голова мисс Сноу была в тепле… И поленья подкинь…Жуть, как холодно! Ну, все, теперь можешь идти…Боже, какая глупая девица!
Я оставила это заявление без комментариев…Боль в голове усилилась и пульсирующими молоточками стучала в висках. Под требовательным взором Жаннин я выпила отвар до капельки.
— Теперь ложись. Знаю я, что это такое, когда голова разламывается на части! Через несколько минуток забудешь о своей мигрени. Ну, все… если больше ничего не нужно, пожелаю спокойной ночи. Спокойной ночи, дорогая.
— Спокойной ночи, — ответила я.
Выходя, она еще раз нежно улыбнулась.
— Добрых тебе снов.
— Добрых… — повторила я. Дверь закрылась. Была какая-то деланность в поведении Жаннин. Уж слишком она хотела казаться сердечной.
Вся беда в том, решила я, что я привыкла ощущать себя помехой в Китчестере, и поэтому не могу поверить в искренность и дружелюбное отношение к себе.
Вынув из-под подушки грелку, я забралась в постель. И как только нырнула в роскошную пуховую перину, тут же провалилась в глубокий сон.
ГЛАВА 25
Я открыла глаза и уставилась в темноту. Ясно помню, что мне снились цифры. Дико выплясывая, они кружились вокруг меня в безумном хороводе и вопили каркающим графским голосом. Но что же разбудило меня?
Я приподнялась на локте, прислушиваясь к темноте. Все было тихо. Отяжелевшие веки сами собой смежились, и не прошло и минуты, как я вновь забылась сном. И…проснулась. Я не сразу поняла отчего.
