ней. Но доза оказалась чрезмерной. Несколько дней Эллен провела бес сознания, и мне пришлось сидеть с ней. Ее разум итак был ослаблен, а наркотик вызвал на свет все ее потаенные мысли и чувства. Она много бредила. Тогда я узнала все ее тайны! — лицо старухи скривилось, и мне показалось, что она вот-вот расхохочется. — О мести, о притворстве… Мне было весело осознавать, что моя безмозглая дочка столько лет дурит нам головы! Нелепое лицедейство! Но потом я придумала план использовать ее жажду мести и больную симпатию к Дамьяну в своих целях. Мне совсем не пришлось трудиться. Морфий, который она принимала, сделал ее организм слишком восприимчивым. Ей требовалось всего несколько капель настойки, чтобы вызвать галлюцинации.
— Эллен ничего не подозревала. Она и впрямь думала, что с ней говорит ее сын. Она была счастлива, что он приходит к ней.
— Это я говорила с ней. Первое время я опасалась, что она сможет распознать меня за завесой видений. Но все шло как по маслу. Это как рисковая игра. Я никогда не была азартной, а тут почувствовала вкус. Мне даже немного жаль расставаться с таким будоражащим развлечением…Но когда игра закончена, нет смысла лелеять бесполезные игрушки…
Леди Редлифф не отрывала глаз от своих рук, сложенных на коленях. Она все так же слащаво улыбалась. Я подумала, не броситься ли к двери, но ноги стали тяжелыми, словно на каждой висели гири. В голове кружилась одна и та же мысль: 'Я не должна заснуть…'. Нужно собрать все силы и перехитрить ее. Нужно выиграть время!
— Чем вам помешала Сибил? Когда я спросила у Эллен, она ответила, что Леми сказал, будто Сибил Рид может навредить. Зачем вы убили ее?
— Из-за Лемуэла! И из-за его невозможного, просто непростительного намерения отправиться на свадьбу! — Ее елейная улыбка в один миг стерлась с изменившегося лица. В негодовании Элеонора чеканила каждое слово, припечатывая меня к дивану ожесточенным взглядом. — Китчестеры были бы осуждены и заклеймены презрением каждого уважаемого человека, если бы старый дуралей сделал это. Безумец! Якшаться с кузнецами, с убогими побирушками, со всякой дрянью, не достойной даже стирать грязь с нашей обуви! Его поступки говорили сами за себя. Начиная с появления в доме этой гадкой крысы, который, насмехаясь и глумясь, растоптал и вывалил наше имя в грязи, и заканчивая полоумным желанием пойти на свадьбу к этим… этим… Мой братец такой же как и моя дочь. Юродивые!!! В них та самая червоточина, которая сгубила многих Китчестеров… А-а, вижу, ты не знала, что безумие в крови Китчестеров… Сам Вильм Снежный был безумен… Разве братец не рассказывал тебе о нем? Как он убивал для собственного наслаждения, и как он сдох, вырвав свои проклятые волосы и разодрав себе шею? Ему мерещилось, что его пожирают крысы, и он пытался отодрать их от себя. Вот так то, милочка… А разве ты не видела наших подземелий, разве ты не слышала зловещих историй, как пытали и истязали Китчестеры, желая удовлетворить свои безумные наклонности?
Я слышала ее голос — ликующий, надменный, страстный. Он звучал точно далекое многократное эхо. Спать, как же хочется спать!
— Вы также безумны, как они! Вы даже безумнее, — выдавила я, еле ворочая непослушным языком. Слова куда-то разбегались из моей головы. — Горе лишило Эллен разума. А вы… Что лишило разума вас? Вы готовый принести в жертву собственную дочь, родную кровь…
— О, нет. Я не безумна. Я еще не перешагнула черту умопомрачения, когда не замечаешь собственного падения и гибели. И я не могла допустить, чтобы глава рода собственными руками задушил те крупицы достоинства, остатки того прежнего величия, что я с таким усилием берегла.
Сон накатывал волнами. Я напрягала глаза, боясь закрыть их и тогда уснуть навсегда… Под рукой я нащупала подлокотник дивана и изо всех сил сжала его, чувствуя, как дерево впивается в израненную ладонь. Боль немного отрезвила.
И вдруг… Все, что произошло дальше, было настолько поразительным, что в моем затуманенном сознании отпечаталась лишь беспорядочная картина.
— Эллен! — пораженно вскрикнула старуха, глядя на дверь.
Я тоже увидела ее. И уже не смогла отвести взгляд от ее перекошенного злобой рта. Верхняя губа наморщилась и приподнялась, обнажив передние зубы, точно звериный оскал. Оскал сумасшедшего, доведенного до последней точки.
— Зачем ты пришла сюда? — орала старуха. — Как ты узнала, что мы тут?
— Она… она должна быть тут, — процедила Эллен, не сводя глаз с матери. — Слуги говорили… за дверью… Думали, я не слышу… Они смеялись! Потешались надо мной… Говорили гадости про меня и Леми…Так она не упала?! Я не верила…
— Да, она не упала! Не умерла! Ты плохо сделала свое дело! Леми будет недоволен!
— Нет! — дико взвизгнула Эллен и вцепилась в свои волосы. — Нет! Это ты! Ты… Нет моего Леми! Его нет! Я все слышала… Ты говорила, ты все говорила и смеялась… Мой Леми, мой ангелочек, мой мальчик… Нет, нет, тебя нет… Ты смеялась надо мной… над моим Леми…
В следующий миг она рванулась к матери. Душераздирающий крик разнесся по комнате. Перед глазами все плыло. Я не различала, где сон, а где явь. Мне чудилось, что я вижу борющихся людей. Их фигуры мельтешили передо мной… Потом возникло лицо Дамьяна. Помню, я старалась объяснить ему, что кроме Эллен, надо опасаться еще и старуху. А потом все стихло. И темнота поглотила меня…
Вдруг чей-то голос ворвался в мой мозг, раздвигая тьму и вытаскивая меня из нее, словно за шкирку. Сквозь какой-то сумрачный занавес я видела лица. Тревожные взволнованные лица. Кто-то вливал в мой рот горькую жидкость. Она выплескивалась из меня. Но человек упорно продолжал лить…А потом мне сделалось дурно. Дурно до безобразия. Меня выворачивало наизнанку так, как однажды в детстве, когда я объелась вяленой тыквы. Когда все закончилось, я не могла даже вздохнуть, так саднило все внутренности и горло… Меня оставили в покое. И я вновь погрузилась в сон — беспокойный сон, в котором меня куда-то несли, где все кричали, бегали и жутко пахло гарью…
Проснувшись, я не могла понять, как очутилась в своей комнате в Сильвер-Белле. У кровати, утонув в глубоком кресле, сидела тетушка и вязала махровый плед. Вид у нее был уставший.
— Как я здесь очутилась? — прохрипела я. — Где леди Редлифф? Эллен?
— Проснулась?! — радостно воскликнула тетя. — Пойду, скажу Фини чтобы принесла крепкого чая с мятой. Ну ты и засоня! Все на свете проспала!
— Проспала? Что проспала?
— Сначала подкрепись! Такие новости на голодный желудок не рассказывают, — отрезала тетя Гризельда и вышла из комнаты. Через секунду по дому разнесся ее громовой крик.
— Финифет! Роби проснулась! Неси все, что у тебя есть съедобного! И мед, мед не забудь!
Когда я уютно устроилась на подушках, блаженно разомлев от количества съеденных пирожков с корицей и яблоками, тетя пересела из кресла ко мне на кровать.
— Я все знаю о том, что произошло в Китчестере, — начала говорить она. — И виню себя, что невольно позволила такому случиться. Если бы я была немного внимательнее… Но оставим мои самоистязания при мне. Тебе незачем их слушать. Ведь тебя сейчас волнует совсем другое. Дамьян поведал мне обо всем, и я могу представить полную картину…
Как Эллен покинула библиотеку, никто не знал. Слуги, которых Дамьян поставил стеречь ее, лишь пожимали плечами и переглядывались. Вспомнили, конечно же, о потайных ходах, но как ни старались потом отыскать в библиотеке хотя бы один — лишь напрасно тратили время. Когда Дамьяну доложили о том, что Эллен сбежала, он тотчас рванулся ко мне. В гостиной он застал погром: стол и стулья были перевернуты, на полу валялась шаль Эллен. Но кроме меня никого не было. Я же находилась явно в одурманенном состоянии, и все время повторяла имена: Эллен, Леми, Элеонора — и так без конца, пока сон не свалил меня. Мое состояние для Дамьяна было важнее, чем поиски сумасшедшей, поэтому он побежал за доктором. Тогда еще он не знал, чем обернется это промедление… Вместе с доктором они отхаживали меня, возвращая из костлявых лап смерти. Должно быть прошло не более получаса с того момента, как Дамьян нашел меня и до того, как они услышали крик: 'Пожар!'. Когда разобрались в чем дело, огонь вовсю полыхал, пожирая пристроенную часть замка, ту, где находились спальни. Позже выяснили, что пожар начался с нижних этажей и распространялся с быстротой молнии, грозя перекинуться на главное здание. Больного графа Китчестера вынесли во двор. Говорили, что когда он узнал про пожар, то чуть не лишился разума; он стенал и выл, как раненное животное, и пытался броситься обратно в дом. Джордану
