одиноко…» — слова, совсем недавно зазвучавшие в моей голове. Они — истина, которой я буду следовать.
— Я не брошу тебя одного, если ты этого сам не захочешь. Я верю в свою убежденность. Поверь и ты в нее.
Ты — важная частичка утраченного, но приоткрывшегося прошлого. Ты важен для меня даже несмотря на это. Поэтому я не хочу, чтобы ты страдал. Никогда. Пока я рядом.
Не грусти, я ведь так люблю твою улыбку. И я сделаю все, чтобы она вновь зажглась на твоем лице.
— Вместо того, чтобы спорить со мной, расскажи лучше побольше о себе, о своей семье, вообще о своей жизни, — весело воскликнула я.
— Тебе мало на сегодня откровений? — скосил он на меня лукаво поблескивающие изумрудные глаза.
Я кивнула и улыбнулась. Раз тебе больно, я буду улыбаться за нас двоих. И тогда может твоя боль немного утихнет.
— Ага, я расскажу, ты испугаешься и упадешь в обморок.
— Обижаешь! — возмутилась. — Я не такая, как эти аристократочки! Да и тем более, — я опять улыбнулась, — если такое случиться, думаю, ты меня откачаешь.
— Откачать то откачаю, но ты ведь упадешь. — Он тоже улыбнулся. — И перестанешь обнимать меня.
Кажется, я покраснела.
Перемены были ощутимы. Лицо его словно просветлело, и мне было приятно думать, что эти перемены произошли благодаря моим словам. Я счастлива, что ему лучше.
* * * С его стороны
— Я был политическим инструментом в руках у Наместника. Сидел на утомительных встречах с мэрами, различными министрами, секретарями, и прочими чиновниками в качестве еще одной статуи: немой, в меру глухой, с нацепленной на лицо «невыразимой» маской. Что мне, естественно, совершенно не нравилось, но поделать я ничего не мог. Ребенка никто не будет принимать всерьез, а вот его опекуна… Мне ничего не оставалось делать, кроме как стискивать зубы и участвовать в дядиной игре, исход которой мне был прекрасно известен — едва я стану представлять угрозу, меня хитро устранят, подстроив убийство под покушение или что-нибудь еще. А угрозой стану по достижении совершеннолетия, когда по законам наследники коронуются и принимают трон. Умирать, как ты понимаешь, мне совершенно не хотелось, и поэтому я готовился. Но такая жизнь быстро наскучила. Школьную и академическую программу я прошел еще в восемь. Учителя называли меня уникальным ребенком, что мне безмерно льстило. На мечах тоже не было мне равных, хотя желающих это исправить было много. Я начал читать императорскую библиотеку и прочитав примерно половину огромного количества книг, забросил. Потребовалось всего девять лет, чтобы достичь всего, что мне было нужно.
И тогда один мой, можно сказать, друг мне подарили щенка. Я привязался к нему. Но дяде не понравилось, якобы, что меня что-то отвлекает от государственных дел, к коим я не имел никакого причастия. Точнее, ему просто нравилось превращать мою жизнь в кошмар. Он убил его, а заодно до полусмерти избил меня, сломал позвоночник и половину ребер.
Дядя чертовски сильный человек.
Тогда, лежа на бетонном полу в загоне для лошадей, я почти смирился с мыслью о скорой смерти. Под скорой я не имел ввиду быстрой, точнее будет — неминуемой. Во мне билась слабая надежда, что кто-нибудь заметит меня, поднимет тревогу. Но, похоже, дядя подстраховался и отослал всех слуг. Не думал, что он решит избавиться от меня так скоро.
Солнце перевалило за полдень, как я увидел через окно, когда я смог пошевелиться. Сначала пальцами на руках и ногах, потом уже и всем телом. Я бы сказал, что очень удивился, но сил не хватало выразить это хотя бы мысленно. Боль достаточно притупилась для того, чтобы я смог размышлять. На назначенную дядей встречу я безнадежно опоздал, значит появляться в замке, или даже близко от него, смысла нет. Если я там появлюсь, значит, окончательно распрощаюсь с обретенной возможностью двигаться, заодно и с жизнью тоже. И я решил уйти, а точнее уползти, потому что ноги еще плохо слушались, в лес.
Я заполз, как мне казалось, достаточно далеко. Уже успело стемнеть. Вдалеке слышались крики и топот лошадей, пару раз среди деревьев мелькали люди с факелами, выкрикивающие мое имя — наконец, меня хватились. Но, как я уже говорил, дорога в замок была мне заказана. Что делать дальше, я не знал, да и честно говоря, не хотел думать.
Вот именно тогда и пришла она…
Я на секунду замолчал, чтобы перевести дух.
— Кто она? — нетерпеливо переспросила Алексин.
Она сидела у меня за спиной, обняв за талию и положив голову на мое плечо. Ничего не изменилось, такая же холодная, как лед. Нечеловечески холодная. Признаться, этим она тогда вызвала некоторое подозрение, но я быстро понял, что она человек. Неоспоримо.
Я положил свои руки поверх ее.
Так спокойно, когда она рядом, и непривычно. Я уже успел свыкнуться с постоянным стремлением к поиску, пустота внутри стали стала частью меня.
Идиот, я должен радоваться этому!
Она теперь всегда будет рядом… Во мне теперь достаточно сил, чтобы защитить ее.
— Она была той, кто освободил меня, — я не сдержал улыбки и продолжил рассказ.
Ближе к ночи была буря. Ветер свистел в ушах, кусты, в которых я лежал, клонились к земле, сухо трещали молнии в перерыве между раскатами грома. Полил дождь, непохожий сам на себя, остро пахнувший ржавчиной и по вкусу напоминавший кровь. Я выполз из своего укрытия, попытался рассмотреть небо сквозь кроны и, наконец, увидел маленький кусочек непроницаемо-черного неба. И тут произошла вторая попытка прервать мое существование за сегодняшний день. С тучи сорвалась молния и устремилась ко мне. Я оцепенел, не мог отвести взгляда от приближающейся смерти, на пути которой высыхали и скукоживались листья. Все ближе и ближе. И вот, когда между нами оставалось не больше метра, перед глазами возникла маленькая ладошка. Молния, ударила в нее, и просто беззвучно исчезла.
Сердце колотилось, как бешенное.
В частых вспышках молний я разглядел маленькую фигурку. Длинные серебристые волосы, как плащ, скрывали ее почти до земли и источали слабое сияние, в отличие от необыкновенных кровавых глаз. Девочка. Примерно моего возраста. Одетая в немного странноватые белоснежные одежды, покрытые темными разводами. Правую половину ее лица рассекали четыре широких, с рваными краями пореза и один короткий глубокий у губ, еще кровоточащий.
Я открыл рот, но девочка приложила палец к губам, призывая к молчанию, и бросила пару быстрых взглядов по сторонам. Буря стихала, прекратился дождь. Совсем рядом затрещали ветки, послышалось глухое звериное рычание.
— Сейчас ты должен закрыть глаза и ни в коем случае не открывать их, что бы ни услышал. Понял? — сказала она, впившись пронизывающим взглядом. Отчего-то, спорить с ней даже не возникло мысли. Я послушно зажмурился.
К нам приближались какие-то звери. Вот один из них рыкнул сзади. И тут же раздался сочный звук разрываемой плоти, короткий вой, сухой шелест осыпающегося на траву песка. Подобное повторилось три раза. Все это время звонко пела сталь, этот звук я ни с чем не спутаю. Только вот, как не прислушивался, не мог понять, какое оружие она использует.
Когда бой стих, я не совладал с любопытством и приоткрыл глаза.
В руке девочка сжимала косу, превосходящую ее рост, как минимум, в два раза, усеянную острыми наростами по всей длине. Трава вокруг нее была усыпана серым песком.
Девочка спиной почувствовала мой взгляд, обернулась. Коса крутанулась диском и исчезла. Алые глаза с еле видным узким разломом зрачка смотрели на меня в упор.
