Присутствия, и богослужения были заброшены. И над Храмом сгустилось облако Велиала Яхвэ.
Он вёл к Иерусалиму войска чужеземцев, саранчою опустошающих поля и разрушающих селения.
Язычники, пришедшие из-за морей, покорили евреев.
Благородных они сделали воинами, женщин увели к себе в жены, а простой народ, обращенный в рабство, тысячами отправляли за моря;
(и даже детей их накалывали на острие меча).
По всей стране Израильской
слышались только рыдания и стоны.
Военачальники язычников управляли ими по повелению Кесаря, и по воле всемогущего Велиала.
Осквернив Храм, язычники принуждали жителей не поклоняться больше невидимому
Богу, а приносить жертвы богам языческим.
«В таком-то крайнем бедствии они вспомнили о своем великом Боге: они воззвали к Его милосердию, умоляя простить их. И в мир пришёл тот, кому была дана власть и сила поддержать их и исцелить, и научить людей Свету и Миру.
Когда Ироду доложили о рождении чудо-ребёнка, сына Звезды, он бросился за советом к Велиалу. И тот уж постарался, чтобы Сын Звезды предложил Ироду подумать о том, как сделать, чтобы младенец не вырос в героя, который непременно отомстит царю-самозванцу. Ведь учить миру он станет тогда, когда свергнет власть цесаря, а стало быть, и его, Ирода, власть.
— Он пришёл приготовить воинство для Последней битвы. — Сказал Велиал, и над Израилем сгустилась ночь.
… Лунный свет отражался в кристаллах белого камня, из которого был построен город. Ночное светило на миг померкло, и снова вспыхнуло на низком израильском небе. Но город уже погас. Над комплексом Храма Иерусалима, сгустилась невидимая тень. Она проникла в Святая Святых, и в бешенстве вырвалась наружу! Святая Святых оказалась пустой! Не было ни Ковчега Завета, ни самих скрижалей!
— Я уничтожу все ваши книги! — Рычал Велиал, зажигая в храме костёр.
Месяц горело храмовое собрание свитков. Месяц над городом звучал хохот. А когда пожар утих, мир погрузился во тьму невежества, и маги стали править им.
Тьма Велиала маршировала по мостовым Вечного города, насилуя дочек праведников, глумясь над святынями, изгоняя священников из Храма. Тьма Велиала заменила «Солнечный» календарь иудеев на «Лунный», сменила жрецов и первосвященника, передав их власть в руки послушного себе Ирода, чьи дела освещал огонь ада и блеск великолепия. Велиал легко и привычно завоёвывал мир. Он лишал зрения, и сжигал светом пламени ада. Но мог пощадить, и ослепить величием и роскошью. И пока разбойники-зелоты сражались с Тенью, мудрецы выходили на базарные площади и говорили, говоря:
«Силы тьмы не видимы, но они входят в нас и подчиняют себе наше тело, мысли и поступки».
И смутился народ, и обратил мечи братьев против братьев, ибо судили других по себе.
И проливалась кровь, и было много боли и страданий. И земля почернела от крови. И праведники народа мудрецов и священников, корчились на крестах. Их родственники прятались в Храме, но их выдавали властям, а провокаторы уже подстрекали толпы на новые неповиновения власти Рима.
Мудрецы скрыли младенца. Они надёжно охраняли его, в тайне обучая принца крови наукам, пока он нуждался в них. Теперь же, Совет мудрецов отправлял юношу в Индию, по старой дороге Аронидов. Этот караванный шлях был проложен, когда небольшой отряд Левитов вызвался сопроводить Моисея в его скитаниях, приведших, согласно Торе, в страну Моав, где он оставил земное существование, и «никто не знает места погребения его».
Как бы то ни было, и Тора создавала легенды, за которыми скрывалась правда. Это был несколько иной, тайный сценарий, согласно которому Моше Ребейну вместе с отрядом Левитов благополучно достиг Индии, где обнаружилось утерянное в пустыне колено Иудеев. Согласно древней кашмирской легенде, дошедшее до Индии колено иудеев уверовало, что именно они-то и достигли Земли Обетованной. И Моисей остался с ними, и многому учил их, и многому учился сам. С тех пор связи Аронидов на земле Израиля с брахманами Кашмира в Индии не терялись.
Спешно собранный караван отправлялся этой ночью из Кумрана. С небольшой площади у стен города были готовы выступить в путь пять верблюдов с притороченной поклажей: мешками с солью и финиками. Два погонщика из пустоши заливали в кожаные мешки воду, а смуглый парнишка, тринадцати лет от роду, читал молитву, творя поклоны и кланяясь в сторону Иерусалима:
Шма, Исраэль!
Адонай Элогейну,
Адонай Эхад!
Поклоны его были усердны и горьки. В день, когда он был помазан на священство, ему приходится покидать страну. Учитель Иоанн отправляет его подальше от Иерусалима, где тёмные силы рыщут в поисках наследника. Отправляет в саму Индию. В Кашмир. В землю, где закончил свой земной путь Моше Ребейну, запечатлев на могильном мраморе след стопы. Так говорит легенда.
Три года обучения в духовно-эзотерической школе Дамаска выявили феноменальные способности Ешуа. Учитель Праведности созвал тайный Совет мудрецов, и те постановили отправить будущего помазанника в Индию, к ариям, для его дальнейшего совершенствования и в целях безопасности.
И теперь в качестве ученика погонщика, он отправляется верблюжьим ходом к следующей стоянке каравана, где к ним присоединятся другие погонщики со своими верблюдами, а там — другая стоянка, и так до самой Индии.
А у стены грубой кладки кумранского гарнизона, напротив базарной площади, стоит стройная женщина. Она кутается в одеяло верблюжьей шерсти, и прислушивается к родному голосу. В руках её небольшая корзинка с едой. В ногах, два связанных между собой узелка с одеждой, поверх которых лежит расшитая виссоновая рубаха, ничего не говорящая в чужих краях, тогда как для понимающего глаза она означала и царский титул, и священство, и наследника престола. Здесь же была пара обуви по греческой моде, с длинными ремешками из ослиной кожи.
— Ани Адонай, Элогейхем, Ашер Ацети этхем ме-арец Мицраим, лигйот лахем л-Элогим, Ани Адонай Элогейхем! — Закончил молитву подросток, и оглянулся на мать. А та, сквозь слёзы, разулыбалась, и помахала ему. Юноша снял с головы кожаный ковчег, размотал перетянувшие смуглую руку чёрные блестящие ремни, и стал растирать оставшиеся после них следы. Уж больно они сегодня были темны, как- то по-особому кровавы. Тфилин и личный свиток Торы он обернул в саван, снятый с головы, сложил в мешок и плотно завязал. Сделав три шага назад, повернулся спиной к Иерусалиму и бегом кинулся к женщине.
— Мама! Я простился с Иерусалимом, — сказал он, и обнял женщину. — Мне страшно, мама.
— С кем Бог, в том нет страха. — Улыбнулась молодая мать, и поцеловала сына в макушку, а он прижался к ней и долго от себя не отпускал.
— Я поклялся вернуться, мама.
— Кто усерден к Богу и предназначение знает своё, других благословений и не просит. — Сказала мать, и прикрыла лицо платком.
Когда у коновязи верхом на осле появился Нафтали, Йешуа прощался с матерью. Она стояла рядом с верблюдом в ожидании проводника и неслышно плакала, а сын читал дорожную молитву, прижимая к груди материнский подарок — виссоновую рубаху.
Нафтали подъехал к коновязи, слез с осла и крепко привязал его. При виде Нафтали женщина вздрогнула, засуетилась, а он показал жестами, чтобы не торопились, и даже оборотился к ним спиной. Сгружая поклажу с осла, он чувствовал, как с Моря Соли дул сухой ветер, хамсин, и сквозь его завывание слышались обрывки фраз.
— …могиле Моше, — слышал Нафтали звонкий голос Йешуа, — поклониться следу… восхождение…
