ВОСПОМИНАНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ
Михаил Шаповалов. «…И стало мне жаль отчего-то, что сам я люблю и любим…»
Познакомился я с Рубцовым в 1962 году. Мы участники одного поэтического семинара в Литературном институте. В первый учебный сентябрь нас послали на работу в колхоз, расположенный под Загорском. Деревня, где нас разместили по избам, уже растеряла большую часть жителей: не только молодые, но и все, кто мог рассчитывать на сносный заработок, подались в столицу и пригороды. Помню, мы были поражены, когда случайно выяснилось, что электричество в деревню провели не так давно: в пятидесятые. «И это в двухстах километрах от Москвы!» — как бы подвел черту кто-то. На что Рубцов сказал со значением:
— Эх, не видели вы наших вологодских деревень!.. Мы промолчали. Чего не видели, того не видели.
В местном клубе мы дали литературный вечер. Клуб оказался обыкновенной избой, где стояли в несколько рядов скамейки. У задней стены — чуть приподнятый над полом помост: сцена. Собирались старики с детворой, молодежи было мало. Читали стихи. Принимали каждого радушно, однако самый большой успех выпал на долю Рубцова. Стоя на краю сцены, он читал громко, уверенно и, отвергая жестом руки заслуженные аплодисменты, переходил от хохм о флотской жизни к любовной лирике, к стихам о Вологодчине.
Слушая его, я лихорадочно думал: с чем же выступлю?
Когда Рубцов кончил читать и объявили мою фамилию, я сказал:
— Я не буду читать вам своих стихов, лучше прочту вам стихи Есенина.
По реакции слушателей видно было: я не ошибся…
Вечер кончился поздно. Нас искренне благодарили.
Рубцов подошел ко мне радостный и хлопнул по плечу:
— Молодец!
Я ответил, что молодец Есенин, а не я. Но Рубцов всерьез возразил:
— Брось! Ты надумал прочесть его, а не себя. Потому и молодец…
Стояли у сельсовета. Синий день Подмосковья — солнечный, тихий. Неподалеку паслась лошадь. Карачаевец Ахмат Кубанов подошел к ней, потрепал гриву и что-то сказал на ухо. Рубцов засмеялся:
— Ахмат! Она по-вашему не понимает.
— Нет, понимает, — отозвался тот.
— Докажи!..
Ахмат вновь приласкал лошадь и, когда она подняла голову, ловко вскочил ей на спину. Лошадь затрусила по улице. Ахмат сидел ровно, понукая ногами в бока. Проехав метров сто, он развернулся и под наш радостный галдеж спешился у крыльца сельсовета. Рубцов в восторге кинулся обнимать товарища… Когда я читаю стихотворение «Эх, коня да удаль азиата», невольно прокручиваю в памяти эту сцену.
…Он многое успел повидать и испытать, за его плечами был значительный жизненный опыт. Но печатался редко. И случайные публикации его не удовлетворяли.
Стихи Рубцова поначалу на семинаре и в среде стихотворцев успеха не снискали. С благословения руководителя семинара Н. Н. они подвергались нападкам за «пессимизм», за «односторонность» изображаемого мира и тому подобное. Только со временем, когда стало известно, что в «Советском писателе» готовится к изданию книга Рубцова, Н. Н. изменил к нему свое отношение.
Признание Рубцова началось в среде прозаиков. Они держались от поэтов обособленно, солидно. И вот допустили к себе поэта Николая Рубцова. Этому способствовала гармонь, на которой тот играл. Перебирая лады, он наклонялся к мехам, точно слушая самозарождение каждого звука, каждого вздоха. Рубцов играл и пел:
Припев подхватывали дружно, хором, так, что стекла дрожали от голосов:
Эта песня сменялась другой, тревожной, сумеречной по настроению:
