уразуметь, для чего его использовать. Больше всего она напоминала печатную машинку в деревянном ящичке — редкому, конечно, устройству, но и такому же бесполезному. Только ни лотка для приема бумаги, ни рычажков с литерами, ни красящей ленты — просто клавиатура в металлическом корпусе, индикаторы, прорези с какими-то рычагами и странными надписями на неизвестном языке.
Я покрутил ее в руках, закрыл на защелки и снова сложил в рюкзак — мне то какая разница, главное, что деньги платят хорошие, а за что — не имеет значение.
Немного отдохнув, я понял, что пора двигаться дальше. Мой нос уже привык к постоянному смраду, а глаза к полумраку. Закинул рюкзак за спину и пошел к единственному выходу. Знал бы я тогда, к чему меня приведет туннель…
Буквально через несколько шагов стемнело так, что пришлось передвигаться исключительно на ощупь. В качестве щупа я использовал винтовку, стучал ее по полу, как самый настоящий слепец, выискивая провалы и дыры. Но мне сопутствовала удача, дорога была более-менее ровной, без хитрых ловушек и неожиданных отверстий, и через несколько часов блужданий по канализации, я вышел к большому куполообразному помещению. Высоко над головой, сквозь отверстие струился солнечный свет, ослепительно яркий после тьмы подземелий. А самое главное, вверх вела металлическая лестница. Тоже сильно проржавевшая, но на вид достаточно крепкая, чтобы выдержать меня. И я поддался искушению. Насвистывая какую-то веселую мелодию, выбрался наверх, чтобы в следующую секунду мне в затылок уперся ствол карабина.
— А вот и наша мышка! Вернее, здоровенная, наглая и кусачая крыса! Вредитель! А знаешь, что делают с вредителями? Их уничтожают! Тащите его, парни.
Сильные руки подхватили меня, и я пробкой выскочил из дыры. Попытался лягнуться, но после удара прикладом по затылку уже мало, что понимал. Обмяк и кулем повалился на песок. Немилосердное солнце жгло глаза.
Сквозь муть, застилающую взор, я увидел несколько смутных фигур. Ревели и рвались с поводков ревуны. Почему-то их алые, истекающие пеной пасти я видел очень отчетливо. Меня опять ударили, теперь уже тяжелым ботинком под ребра.
— Густав, Густав! — с фальшивым сожалением покачал головой мой мучитель. — Разве ты думал, что я не изучил все ходы и крысиные лазы на вверенном мне участке границы?! — И еще удар.
После черт знает какого по счету пинка я уже мало что сопровождал и стремительно отходил в мир иной, избитый и окровавленный, практически с гарантированным сепсисом. Но мне не дали слишком быстро закончить воспитательный разговор. Окатили водой, отчего я немного пришел в себя. Практически силком поставили на ноги — для страховки рядом со мной встали двое патрульных-дуболома с деревянными дубинками в руках. Мне завели руки назад, вставили орудия экзекуции между руками и туловищем и добавили еще парочку ударов в живот. Так, для закрепления результатов.
— Нельзя, Густав. — Перед моим носом помахали пальцем. — Нельзя обманывать патруль, а еще больше нельзя — я бы сказал смертельно опасно — обманывать господина Грубера. Знаешь ведь, степень наказания обратно пропорциональна степени власти, а ты в нашей иерархии находишься на последнем месте, как ни прискорбно.
— Плевать я хотел на иерархию! — ответил я и делом подтвердил свои слова. За что не избежал быстрого наказания. Тяжеленный кулак, затянутый в черную кожу перчатки, врезался мне в челюсть и заставил вновь пребывать в сладостном мире забытья.
— Подожди, Густав, я еще не закончил. Маленький подарочек от меня. — Выстрел, и сильный толчок в живот. И только через несколько секунд я почувствовал, как в желудке вспыхивает жаркий ком боли. — Отпускайте его, парни.
Я лежал и тихо корчился от раздирающей нутро боли, а патрульный все говорил и говорил, но словно в тумане, то отдаляющийся, то опять приближающийся.
— Я дам тебе возможность выжить, Густав. И все ради твоих бывших заслуг. Вокруг пустошь — приятного мало, но в нескольких километрах отсюда — Бургундия. Доберешься, и считай повезло: ни я, ни правительство республики к тебе никаких претензий не имеет. Не доберешься — сдохнешь в пустоши, и никто о тебе больше не вспомнит. «И никто не узнает, где могилка моя!» — пропел он и улыбнулся, мерзко так, будто большая крыса. Мне было безумно плохо…
Густав на долгое время замолчал, вышагивая по бывшему костелу. В выцветших глазах отражалось пламя костра.
— Я уже, можно сказать, сдох, но меня нашел Умник. Выходил. И я сам не представляю, как ему это удалось. Рана в живот, начинающаяся гангрена, но вот, чудо, Скользкий Густав выжил! В мире людей меня уже вряд ли кто ждал, и я остался у мутов. Умник предложил мне стать вождем. Мне! Грабителю и вору! Вождем! Я тогда долго смеялся, но вот прошло десять лет, и мне уже не до смеха.
Тихо трещал костер, и все молчали. Головастый мут улыбался чему-то своему, попыхивал своей трубкой, в темном углу, поджав колени к подбородку сверкал внимательным взглядом Белый. Молчали Веллер и Марко с братом Войцехом. Тот вообще находился в некоем состоянии прострации: среди мутов, о которых ходили жуткие легенды, что они похищают и уродуют детей, творя себе подобных, узнать, что люди, с которыми он делил пищу и кров совсем не те, за кого себя выдают. Что мир вовсе совсем другой, чем видится из окна спальни в Сан-Мариане.
Наконец Веллер спросил:
— А что за машинка была? Ты так и не выяснил?
— Нет. — Густав задумался. — Хотя Умник сказал, что ей можно менять буквы.
— Менять буквы?
— Да, именно. Я и сам не понял. Менять буквы — бред. — Густав хохотнул, на что Умник состроил расстроенную физиономию.
Неожиданно вмешался Войцех.
— Шифровальная машинка.
— Что?
— Машинка для шифровки записей. Вместо правильной буквы она выдает совершенно другую по заранее определенной закономерности.
— Никогда не слыхал! — присвистнул Густав. — Это же я ухватил…
— Вернее, за что ты поплатился! — наставительно заметил Веллер. — Я тебе всегда говорил, что твоя жадность тебя погубит.
— Что поделать, — пожал плечами бывший вор. — Что поделать — такова моя натура. Вернее, была. Сейчас я уже другой. Я отвечаю за этих людей. — Он обвел рукой костел. — И я в некотором роде их люблю.
— А я убил одного твоего ревуна, — неожиданно вставил Марко. — Не знал, что они такие дорогие. Я отдал Рогачу свои часы.
— Извини, — улыбнулся Густав, — подарки не возвращают. Здесь даже я не помощник. А насчет ревунов… Муты никогда не любили людей, а республиканцев и подавно. Пусть платят — оружия у них завались. А этих тварей мы ищем в пустоши, ловим маленькими и дрессируем. Жуткие, но верные животные. Так-то вот.
Густав опять уселся к костру, протянул замерзшие руки. Снаружи стемнело. Густые, черные тени легли в углах, скрыли запустение и разрушение, поразившее здание. В стрельчатых окнах завывал ветер.
— Белый, подойди сюда, — махнул рукой Густав. — Есть дело.
«Пришелец» вынырнул из темноты и подошел к костру. Его движения были мягкие, словно кошачьи, а шел он словно крадучись, ступая бесшумно и осторожно. Было заметно, что это не наигранное, а врожденное, природное. Так Белый ходил все время, грациозно, будто дикая опасная кошка. Глаза его сверкали холодной голубизной.
Густав повернулся к Войцеху.
— Святоша, я не доверяю теократам. Скажи спасибо, что не убили. Твои земляки не раз шерстили мой клан, поэтому мне нужны гарантии того, что ты не замышляешь против нас зла. Извини, — зачем-то добавил он. — Белый, проверь его.
Войцех дернулся, но сдержался, когда мут присел рядом с ним, не сводя удивительного
