работали, а днем никого невозможно было застать за работой. По вечерам все открытые кафе были заполнены людьми, которые что-то обсуждали, о чем-то говорили.
– В каждом кафе был свой контингент.
– Сейчас, в принципе, тоже есть.
– Ну сейчас не знаю. Сейчас, например, “Поплавка”[15] нет, много нет. Стиль изменился, стиль изменился резко.
– Современный “Поплавок” напоминает какой-то провинциальный Париж. Входишь, там какие-то все занятые люди, о чем-то сидят, говорят. Сотовые звенят. Ну совершенно другой “Поплавок”.
– У большинства людей была специальная одежда, специальные какие-то атрибуты, которые надевали, когда ходили в Оперу, например. А сейчас может звенеть сотовый телефон – это вообще отпадное что- то.
– Этот старый Ереван, возможно, отчасти и сохранился. Может быть он даже возрождается. Мы с моим другом недавно разговаривали и отметили, что, наверное как-то возрождается, потому что опять появились эти открытые ночью кафе.
– Сейчас темпы стали другие, люди стали стремиться скорее добраться домой, там сесть за что-то. Я вот это замечаю, даже те мои друзья, которые раньше предпочитали сидеть где-нибудь в кафе, болтать о чем-нибудь, сейчас стремятся домой.
– Дело в том, что публика, которая раньше сидела в кафе – разъехалась, а провинциалы засыпают обычно рано. Ночью в кафе сидеть – это как бы не то чтобы неприлично, но не принято и странно. Как я понял из разговоров на нашем курсе, ночное времяпровождение вне дома – это что-то не очень хорошее. Ночью надо сидеть дома.
– А что ночью делать?
– Спать, наверное. Как-то в группе я сказал, что в 10 часов еще не проснулся, они были просто шокированы этим. Кто же днем спит?
– Сейчас больше говорят, где какую разборку учинили, мальчики в основном, и кто из какого тага и у кого в каком таге есть знакомые.
– Таг, понимаешь… Я не знаю, есть ли такой армянский мужчина, который в определенном возрасте, например, в 13 – 14 лет не сидел на корточках в своем таге. Я, например, сидел на своей остановочке и очень этим даже доволен.
– Знаешь, когда этот спад в Ереване произошел. В те годы, когда без света сидели. У наших соседей была такая любимая песня. Все знают “Подмосковные вечера”. они взяли музыку этой песни и сделали эту песню под Ереван. По вечерам, когда собирались все вместе, потому что света не было, и не было куда пойти, вот тогда тип Еревана изменился полностью. Они пели эту песню. Там были такие строчки: “Транспорт движется и не движется, не могу уже я ходить, если б знали вы, если б знали вы, как любил давно я по городу побродить.” То есть, вот то главное, что уже нельзя бродить по городу. Ереван всегда был городом, по которому можно было бродить. Эта песня лично для меня больше всего отражала замену одного города каким-то другим. И стиль отношений изменился сразу.
– В это время ночная жизнь города умерла.
– Не то чтобы умерла, она перешла в дома, в квартиры. Люди сидели до поздна, но уже у себя дома.
– Я все пытаюсь эту песенку вспомнить: “В сутки свет дают только два часа, а вода течет иногда, если б знали вы, как мне дороги, эти самые два часа.” “Не слышны в саду даже шорохи, все порублено до конца (это были годы, когда рубили деревья), если б знали вы, как мне дороги ереванские вечера.” В Ереване все время были сады. Например, у нас в Масиве этот сад посадили сами студенты, в самый разгар семидесятых, их приводили сюда, чтобы сад посадить. А сейчас этого сада уже нет. Ни одного дерева нет. Те же самые студенты выросли и срубили деревья.
– Вы смотрели “Мер бакн”?[16] Вот это новый Ереван. Честно. Я не говорю, что фильм хороший, но там много материала как раз насчет Еревана.
– А “Ереван-блюз” смотрели? Он на много больше отражает.
– Господи, какая мысль у меня возникла. В последние годы все фильмы, которые снимались – они почему-то о Ереване. Причем отражают ностальгию по старому Еревану. “Ереван-блюз” – это просто о человеке, который тоскует по своему городу. И там песни Рубена Ахвердяна по всему фильму идут. И весь этот фильм отражает ностальгию по городу, по Еревана, какой он был.
– Там слов не очень много, но те, которые были вошли в обыденную жизнь. Ты спрашиваешь, как дела, а он отвечает тебе формулой из этого фильма. Но правда это немножко прошло. “Может я умер, не говорите мне, чтобы у меня настроение не упало.” Юмор специфический и его как раз сейчас много в обыденный лексикон вошло. Стиль фильмов по сравнению с теми, которые раньше снимались в Армении полностью изменился. Это любительские фильмы, но других не снимают. Но почему-то они все как раз про Ереван. Я никогда над этим не задумывалась.
– Эти фильмы очень жизненные. Они действительно отражают то, что есть. И фразы из этих фильмов… Они вошли в жизнь. Люди разговаривали этими фразами.
– Там постоянно идет эта параллель. Герой этого фильма (“Ереван-блюз”) ходит по Еревану, в ресторане “Москва” поют какую-то песню. Ему жутко не нравиться, почему певец изменил эту песню. Там та же самая мелодия, но он поет по-другому. И эта параллель постоянно идет. Вот например, надо петь так. То есть в старом Ереване эту песню пели так, а сейчас эта песня изменилась. Он всех как бы учит, доказывает, что не надо так. Надо вот так. Ностальгия самая прямая по Еревану. Человек скучает по своему городу. До этого в Армении таких ностальгических фильмов кроме как о Западной Армении не было. А теперь – ностальгия по Еревану, по живому городу, о котором уже говорят не как об этом городе.
– А вот “Наш двор” – наоборот. Это – о современном городе.
– О настоящем городе, но в юмористическом духе.
– Он должен был отражать эту новую реальность, высмеивать эту новую реальность. Но оказывается, что стереотипы поведения из фильма входят в жизнь. Люди смотрят этот фильмы и потом неосознанно начинают вести себя так, как его герои.
– Люди очень изменились. Одно дело это был таксист Авет, который над нами жил, а другое дело его сын Гого. Совершенно разные люди. Авет очень хороший был человек. Я все детство с ним провел в разговорах. Авет все время сидел на скамеечке, которую сам сделал и они с евреем Мовсесом говорили все время о политике. Ну я маленьким ребенок слушал это все. А другое дело их дети – это совершенно другое люди.
– Соседи тоже изменились. Я уже не говорю, что все время друг к другу ходили и дверь была открыта. А сейчас все запираются.
– В последнее время вокруг меня всё, куда я не иду, слышу – вот Ереван – такой провинциальный город. Тут взаимоотношения провинциальные. Так постоянно говорят и однокурсники. Есть какой-то такой стереотип. Я не думаю, что раньше, что взрослые говорили о Ереване как о провинциальном городе. Он был чем-то важным для армян, центром мира. Он действительно таким считался. Говорили о Ереване совершенно в другом тоне, совершенно другие слова употребляли. А сейчас самое такое распространенное как раз: “Ереван – это провинция. Что тут делать?” Долго я это слушала, слушала. Мой однокурсник Арсен – даже он это говорит. В тот день мы на концерте были, рядом со мной незнакомая девочка сидела, моего возраста примерно. И она сказала так: “Вот почему-то музыка в провинции всегда плохая, тут на фортепиано не умеют играть, на скрипке не умеют играть. А вот театры в провинции всегда были хорошие. И вот в Ереване сейчас тоже театры хорошие…” И вот это меня знаете на какую мысль навело? Ведь в советские времена Ереван теоретически как бы больше был провинцией. Независимого государства как такового не было. Ереван был центром Армении, но не центром страны. А сейчас он стал центром страны, но стал больше восприниматься как провинция.
– На самом деле на столицу он как бы и не тянет.
– Очень даже тянет.
– Это от людей зависит. В своих фантазиях я его вижу даже столицей империи, потому что у него очень имперская архитектура. Это не просто мои фантазии. Это подпольная воля армянского народа. И он станет столицей империи. И это мой город, я хочу в нем жить и работать.
– А почему он имперский город?
