мрачный модный аксессуар. Всю поездку она сидела в солнечных очках, глядя в окно машины и не произнося ни слова. Поэтому путешествие прошло довольно скучно, особенно когда мы свернули с экспресс-шоссе после Бирмингема. Весь север покрыт террасами, вдоль дороги тянутся прямые ряды оливковых деревьев и виноградников. Скука смертная. Единственное развлечение ждало нас у турникетов для оплаты проезда; это были рекламные проспекты. Мои, как всегда, были дурацкими — это все из-за денег. Келли пришли рекламки витаминов и местных врачей.
Келли настояла на том, чтобы сделать остановку в Карлайле, и Энила купила нам, как детям, по мороженому. Келли заглотала свою порцию в несколько секунд, но я подождала, пока мое не растает, чтобы ловить ванильную и малиновую жижу, стекавшую у меня между пальцами и по локтям. Энила сделала так же, и мы обе поняли это в один и тот же миг, слизывая с рук сироп и встретившись взглядами. На лице ее расцвела улыбка, и в ней внезапно появилось что-то человеческое. Я смутилась, затем побежала к туалетам искать Келли. Она сказала, что ей стало плохо от жары и сладкого, и, пока ее рвало, я стояла у нее за спиной в дверях кабинки и щипала липкую ленту, которой были заклеены инструкции на коробке с туалетной бумагой. С Келли обязательно обойдешь все достопримечательности. Когда она пришла в себя, я вытерла ей лицо и пригладила волосы, и мы отправились обратно к машине, где нас ждала Энила.
Мы сели на паром и были дома около восьми. Келли сразу исчезла, а я, прихватив свой ужин, вышла на улицу и сидела, глядя на стену моря, отделявшую меня от материка, гладкую как стекло — не за что даже зацепиться глазу. Примерно в половине десятого Энила негромко окликнула меня из дома и предложила пойти спать, и я, оставив ей свою тарелку, повиновалась. Но я еще несколько часов лежала без сна, пытаясь расслышать шум моря сквозь бабахающие часы в комнате за стеной, где жила Келли. Такова была наша первая ночь на острове.
На следующее утро Энила установила наш распорядок дня. Я вставала рано и до завтрака проплывала несколько кругов в бассейне, а остальная часть утра была посвящена занятиям. Энила заставляла нас работать без отдыха до часу, а дальше мы могли делать все что угодно. По сравнению с другими тюрьмами здесь жилось неплохо — то есть я хочу сказать, что она была совсем непохожа на острова заключенных, которые показывают в документальных фильмах. Здесь был бассейн, сочные луга и яркие цветы, кривые цитрусовые деревья с неправильной формы апельсинами, покрытыми бугорками. Пен собрала здесь неплохую библиотеку с нормальными книгами. Тропинка вела вниз, к полосе частного пляжа — желтый песок и пальмы, — а в доме было все, чего только можно пожелать. На самом деле неплохо, если учесть местоположение поместья. Покидать участок было категорически запрещено — это нам ясно дали понять. Тюрьма — это все-таки тюрьма.
Большую часть свободного времени я проводила на пляже. Когда было слишком жарко, я просто сидела в тени и читала, но мне нравилось плескаться в воде, и разглядывать камни на мелководье, и махать прогулочным лодкам. Однажды я строила песчаные замки — просто для того, чтобы смотреть, как прилив смывает их. Келли чаще всего запиралась в комнате и просматривала фильмы начиная со времен Второй мировой войны, но время от времени присоединялась ко мне и сидела под большим зонтом, намазавшись кремом от солнца и куря сигарету за сигаретой. Она ходила в темных очках, замотав голову шарфом, как в старых фильмах. Понятия не имею, где ей удалось раздобыть сигареты. Может, у контрабандистов.
Во второй половине дня Энила куда-то исчезала. Я не знала, куда она ходила и что делала, но ужин был готов в семь. Я брала еду и старалась не слышать шума из комнаты Келли. Иногда Энила приходила посидеть со мной — примерно раз в три дня, но мы разговаривали мало. Сейчас мне неприятно вспоминать об этом, о месяце, проведенном втроем на острове. Нас было только трое, мы метались по острову, как бабочки, пойманные в сачок, или призраки, не способные обрести покой. Мне кажется, именно так Келли чувствовала себя большую часть времени.
Очевидно, надвигалась буря. И когда она пришла, она оказалась свирепее Нориджского торнадо[26] и могла бы причинить не меньше разрушений, если бы я не вмешалась.
Думаю, взрыв готовился уже пару дней. Когда люди вынуждены так тесно общаться, это всегда тяжело, а к тому же стояла гнетущая жара и с каждым днем становилось все жарче. Небо было неестественно-синего цвета, почти светилось. Мы корпели над очередным учебным текстом, и Келли сидела в обычной позе, наклонившись вперед, опершись на локти и прикрыв ладонями глаза. Я была не против снова выполнять эту работу — я не собиралась сдавать экзамены, так что училась просто для своего удовольствия. Это было особое чувство, в чем-то волшебное, но мне не нужно объяснять, как была взбешена Келли.
Даже Энила уже почти выдохлась и с трудом изображала энтузиазм. Она всегда одевалась очень строго, в серый костюм, причем никогда не снимала пиджак, волосы убирала на затылок. В то утро пряди выбивались из прически, а пиджак казался особенно тяжелым и неудобным. Она не сводила глаз с Келли, и понятно, что поза Келли начала ее раздражать. Как это и было задумано.
— Келли, простите, вы не могли бы сесть прямо?
Та пару секунд сидела неподвижно, затем откинулась на спинку стула. Но рук от лица не убрала.
— И опустите руки, чтобы я могла видеть ваше лицо. Последовала другая намеренная пауза, а затем Келли убрала руку, взяла со стола очки и водрузила их на нос.
— Да что с вами, Келли!
— Я вынуждена их носить, — с деланым спокойствием заявила Келли. — Я перенесла лазерную операцию, и мои глаза очень чувствительны.
— Ну что ж… гм… мне кажется, ваши родители упомянули бы об этом, если…
Келли пожала плечами:
— Можете спросить у них, если хотите.
— Если учесть, что они сейчас на противоположной стороне земного шара и, скорее всего, спят, мне придется подождать с этим до вечера. А пока снимите очки. Пожалуйста.
— Это очень дорогая операция. Они придут в ярость, если из-за вас все будет испорчено.
— Келли, вы же сами понимаете, что ведете себя грубо. Снимите их, и мы вернемся к работе. Лето скоро кончается, а у нас еще много непройденного материала.
После этого Келли лениво потянулась:
— А вы действительно думаете, что мне не все равно?
Она выглядела спокойной, уверенной в себе. Она копировала героинь старых фильмов и была одета в жесткое льняное белое платье и черный шарф с маленькими золотыми бусинками, которые гармонировали с оправой этих проклятых очков. Она была Одри Хепберн, а Энила — Джейн Эйр.
— Вам не должно быть все равно, — сказала Энила. — От этого зависит ваше будущее. Или, если эти слова для вас пустой звук, — в ваше образование вложена куча денег, принадлежащих вашим родителям…
Келли перебила ее смешком:
— Вы что, на самом деле считаете, что я ничего не знаю, так, что ли?
Здесь она была права. Келли была одной из первых учениц, как и я, мы шли впереди по всем пятнадцати предметам. Конечно, ей все надоело.
— Через год в это время я начну изучать право, — продолжала Келли. — А еще через год сдам все экзамены. А что вы будете делать через год, мисс Грей? Учить чужих сосунков писать и подтирать им задницы? Может быть, Бронте читать или Шекспира? А еще через год, и еще? Скоро я буду адвокатом, и вы правы — родители за все заплатят. А вот когда окупится ваше рабство? Ваше образование ведь тоже не из дешевых?
Во время этой тирады Энила краснела все сильнее и сильнее. Думаю, Келли стоило бы вспомнить, что Энила и сама не глупа, коль скоро оказалась здесь. По крайней мере, не глупее Келли. Когда она закончила, Энила заправила за ухо выбившуюся прядь и пару секунд помолчала, чтобы взять себя в руки.
— Вы совершенно правы, мисс Кэролайн, — сказала она. — Моя жизнь невесела, если о ней задуматься. Но у меня есть кое-какие преимущества. Мне не приходится прятать глаза за темными очками. И уж точно пища не встает у меня поперек горла, когда я ем.
Келли замерла. Затем вскочила на ноги и побежала к двери, крича на ходу:
