В погоне за мощью. Технология, вооруженная сила и общество в XI-XX веках

экспериментировать с взаимодействием между подразделениями мушкетеров и пикинеров, и особенно, в возведении полевых укреплений для защиты от конницы.

В итоге возникшие в ходе Итальянских войн так называемые испанские tercios стали грозой полей битв в Европе. Они состояли из каре пикинеров, прикрывавшего подразделения мушкетеров по флангам. Это построение было способно отбить атаку кавалерии в открытом поле и могло атаковать противника при помощи щетины пик с эффективностью швейцарцев, первыми применившими эту тактику. Артиллерия лишь изредка могла вмешиваться в ход сражения, поскольку вовремя доставить тяжелые орудия к месту применения было слишком затруднительно.

Испанская тактика tercios вернула пехоте решающую роль на поле боя, причем не только в обороне, но и в наступлении. Понятия престижа задержали отмирание тактики рыцарской конницы до XVI в.; особенно глубоко рыцарство укоренилось в ткань сельского общества во Франции и Германии. Однако после 1525 г. идея, что человеку благородного происхождения не только пристойно, но и пристало воевать пешком, стала основополагающей (даже во Франции и Германии). Кавалерия не играла почти никакой роли в осадных войнах, ставших основным видом боевых действий с середины XVI в.

Несмотря на все мастерство, с которым испанцы использовали свое преимущество в организации взаимодействия различных видов оружия на поле боя, их победы так и не смогли обеспечить Габсбургам претворения имперских планов в жизнь. Пока остатки сил побежденных могли отойти за очередные, заранее подготовленные укрепления, перевести дух и собраться с силами для следующей многомесячной осады, даже непрекращающейся серии побед было недостаточно для установления единоличного господства.

Походный порядок европейской армии XVI в.

Вид с высоты птичьего полета показывает как европейское военное искусство сочетало различные рода войск и вооружение. Кавалерия, легкая и тяжелая артиллерия, пикинеры и аркебузеры сопровождаются обозом на телегах (которые при необходимости легко выстраиваются в своеобразные полевые укрепления по периметру. Флаги, развевающиеся над щетиной пик служили для передачи команд и управления подразделениями на поле боя. Разумеется, это идеализированная картина: на практике артиллерия едва ли поспела бы за войском на марше; а столь ровная местность, позволяющая продвижение в столь развернутом порядке, была исключением из правила.

Leonhardt Fronsperger, Von Wagenburgs und die Feldlager (Frankfurt am Main, 1573; facsimile reproduction, Stutgart, Verlag Wilh. C. Rubsamen, 1968).

Таким образом, хотя высокие боевые качества испанских солдат и дали Карлу v возможность вытеснить французов из Италии, однако не позволили поколебать французскую монархию, оспорить автономию германских княжеств или привилегии нидерландских городов (даже когда последние стали приютом протестантской ереси). В итоге непрекращающееся соперничество между европейскими державами продолжало провоцировать гонку вооружений, в которой новая технология сулила обладателю значительное военное преимущество.

В остальных уголках земли ничего подобного итальянскому ответу на пушечный огонь не намечалось. Наоборот, мощь обладания мобильной осадной артиллерией позволила состояться целому ряду внушительных «пороховых» империй от восточной Европы и далее на восток, почти на всем пространстве Азии. Португальская и испанская заморские империи также входят в эту категорию, поскольку они были защищены (а в случае с Португалией — и созданы) корабельной артиллерией, которая отличалась от сухопутной разве что большей мобильностью. Китай в эпоху правления династии Мин зависел от пушек в меньшей степени, нежели Моголы в Индии (осн. в 1526 г.), Московская Русь (осн. в 1480 г.) и Османская империя (осн. в 1453 г.). Сефевидская империя Ирана также в меньшей мере основывалась на пороховом оружии, нежели ее соседи, хотя при шахе Аббасе (1587–1629 гг.) центростремительный эффект новой военной технологии проявил себя и здесь. Подобным же образом установление единой центральной власти после 1590 г. было обязано тому, как ружья и даже незначительное количество пушек доказали свое превосходство над, по крайней мере, частично устаревшими методами ведения боя и фортификационного искусства.

Размер владений моголов, московитов и османов на практике определялся мобильностью имперского артиллерийского парка. В России московские цари устанавливали свою власть повсюду, куда судоходные реки позволяли доставить тяжелые пушки. В срединной части Индии, где подобной возможности не было, установление имперского правления было затруднительным — приходилось отливать пушки на месте, как делал Бабур (1526 — 30 гг.), либо тащить их волоком, как при его внуке Акбаре (1566–1605 гг.). Однако во всех этих (даже непосредственно граничащих с Западной Европой) странах установление монопольного обладания тяжелыми орудиями привело к прекращению дальнейшего совершенствования артиллерии. Правители получили оружие, которое им виделось абсолютным, насколько ни трудно было доставлять его к месту очередного применения. Эксперименты не поощрялись — более того, все, что могло сделать существующие орудия устаревшими, считалось не только ненужным расточительством, но воспринималось как возможная угроза существующей власти.

Напротив, в Западной Европе шло активное совершенствование оружия. Любое заслуживающее внимания нововведение с неимоверной быстротой распространялось по дворам правителей, оружейным мастерским и, наконец, по полевым квартирам действующих армий. Неудивительно, что очень скоро европейские образцы оружия в качественном отношении намного обогнали арсенал правителей остальных стран цивилизованного мира. Превосходство европейских армий в вооружении и выучке на поле боя в войне 1593–1606 гг. стало неприятным открытием для турок-османов, чья конница впервые столкнулась с организованным ружейным огнем[128]. Русским этот отрыв западных соседей открылся в ходе Ливонской войны 1557–1582 гг.[129] Азиатским странам не повезло — они столкнулись с технологическим превосходством Запада не в начале XVII в., а позже, когда разрыв мог быть преодолен после прохождения почти неизбежной фазы поражения и завоевания каким-либо европейским государством. В результате исключительный по масштабу европейский империализм XVIII–XIX вв. стал реальностью.

В этой связи стоит отметить, что второй бронзовый век в Азии (так же, как и первый) наделил военной мощью малое число пришельцев, которые властвовали над покоренным населением благодаря монопольному обладанию царственным вооружением — колесницами, опиравшимися на укрепления в древности; артиллерией при поддержке конницы во втором случае. Китай в эпоху династии Мин и Япония при сегунах Токугава были исключением— однако Китаем после завоевания маньчжурами также правила маленькая группа чужеземных завоевателей. Одна Япония осталась этнически однородной — потому и неудивительно, что только здесь осталась возможность воззвать к необходимости общенациональных усилий с целью осуществления решительных политических, технологических и общественных реформ для противостояния угрозе европейской экспансии. Более нигде в Азии недоверие и неприязнь между правителями и подданными не позволили отреагировать подобным образом.

В XV и XVI вв. могущественные азиатские властители не могли распознать этой угрозы, поскольку тогда европейцы выступали в привычных ролях купцов и миссионеров, а буйства иностранных матросов были обычным явлением для портовых властей. Даже превосходство европейских кораблей в водоизмещении, мореходности и вооружении не насторожило местных жителей — ведь эти суда вначале были столь редкими гостями…

Необходимо упомянуть, что сразу по знакомстве с морской мощью пришельцев малые торговые государства забили тревогу. Некоторые из них обратились к могущественнейшему из мусульманских владык— османскому султану. Турецкие власти отреагировали строительством флота на Красном море — в первую очередь, для защиты святых мест, а при необходимости-для действий в Индийском океане. Турки послали артиллерийских инструкторов на отдаленную Суматру, где те усилили оборонительные