Сидеть было больно – весь низ живота саднил и болел тупой болью, накатывающейся волнами и обжигающей внутри, а ноги сводило судорогами. Лежать тоже было больно: хоть на попе, хоть на животе. А на боку, если подтянуть к груди колени, сжавшись и свернувшись эмбрионом, когда мышцы ног и промежности натягивались, боль становилась совсем невыносимой. Глаза были опухшими, но плакать уже не получалось – то ли слёзы кончились, то ли это накрывало своим саваном милосердное безразличие.
Было больно, но приходилось сидеть на попе, баюкая голову сестрёнки, так как Широйнеко было ещё хуже: разметав в стороны ножки и ручки, она с перекошенным лицом билась в кратких и вялых судорогах, закатив глаза и открывая и закрывая рот. На её локтях чётко выделялись тёмные дырочки от иголок.
– Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо, – непрестанно шептала Куройнеко, оглаживая спутанные волосы сестрёнки и ритмично покачиваясь телом в такт словам.
В кладовке, где их держали третий день, было маленькое и высокое окошко, забранное решёткой. На бетонопластиковом полу валялись два хороших матраца с тёплыми и мохнатыми одеялами и такими же подушками. В углу были свалены оставленные без внимания игрушки, принесённые солдатами.
Теперь у Куройнеко в крови было стойкое отвращение к игрушкам: каждая игрушка, валявшаяся в углу, была подарена каким-нибудь солдатом после того, как тот делал ей больно.
Куройнеко передёрнуло и она быстро отвернулась от горы игрушек, жмуря глаза. Слезинка, скатившись с её носа, упала на лицо сестрёнки.
– Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Всё будет хо…, – девочка не выдержала и заплакала, не пряча лица, а просто закрыв глаза и стараясь громко не всхлипывать – вчера за это ей сделали больно. Очень больно.
Куройнеко проснулась и, сев в кровати, обхватила голову руками.
– Что такое? – с другого края кровати подал голос Никита.
– Ничего. Спи, – сделав глоток воды из стакана, взятого с ночного столика у кровати, женщина встала и вышла на балкон, оправляя майку защитного цвета хаки.
Холодный ветер ударил в лицо, мгновенно остудив пот, выступивший на спине и груди во сне. Вцепившись в перила, Куройнеко невидящим взглядом обратилась к огням ночного города. На её спокойном лице невозможно было прочесть ни одной мысли.
Проведя руками по грудям и двинувшись ниже по животу, она остановила их на трусиках и медленно опустилась на колени, уперевшись лбом в металлические перила балкона. Её плечи задрожали от беззвучных рыданий.
-… а его машину нашли только утром, – закончил рапортовать Демонег. – Он не активировал систему наблюдения машины и не установил канал связи ни со мной, ни с бортовым компьютером машины.
– Чёрт, куда он мог подеваться? – русское ругательство из уст начальника второго отдела звучало как-то неестественно: насколько помнил Демонег, шеф всегда ругался только по-японски.
– Я просмотрел те команды, которые Иван вводил в бортовой компьютер машины и обнаружил, что он, перед тем, как покинуть бар, где произошёл взрыв, вызвал на лобовое стекло машины карту района и наложил на неё сетку перемещений подозреваемой.
– И?
– Ромашев и его группа анализируют…
– Иван в одиночку что-то там углядел, а вы группу целую на это дело бросили, – презрительно скривился Николай-сама. Его робот-секретарь подала ему чашку горячего белого чая и он сделал глоток.
– Дело в том, что из памяти машины были стёрты данные о её перемещениях по городу, – осторожно заметил Демонег, сидящий напротив шефа на диване. Позади него прямо на полу устроился вечно флегматичный Антеус. Капитан Ишикава Риокхан-Скаратова сейчас была в больнице, а Иван пропал. Совещание шло в урезанном составе. Процентов так на пятьдесят.
– Умно, – начальник второго отдела сделал ударение на последнем слоге, отпивая новый глоток и задумчиво опустив глаза на столешницу своего рабочего стола. – Кто же они такие?
– Очнулся? Есть хочешь? – перед глазами маячило чьё-то расплывающееся лицо. – Хотя нет, ты, скорее всего, жуть как хочешь пить!
Какой противный резкий голос… – Иван с силой зажмурился, словно это могло помочь избавиться от назойливого говоруна.
В губы уткнулось что-то твёрдое и холодное. Открыв глаза, Иван обнаружил, что в лицо ему уткнулся край стеклянного стакана, наполненного чем-то прозрачным.
– Пей, дурак. Это обычная вода. Ну… с глюкозой в общем, – голос вроде принадлежал какому-то мальчишке… Никита, что б его, мучитель хренов…
– Пей! – Никита запрокинул голову не сопротивляющемуся милиционеру, дёрнув того за короткие волосы на макушке и влил ему в рот немного воды. Тот поперхнулся, закашлявшись, выплюнув большую часть воды на себя.
– Мда… Хотя никто не говорил, что это будет легко, – философски заметил Никита и повторил попытку напоить служителя закона. Растратив в общей сложности стакана три воды и разбив всего один, он сумел влить в него столько, сколько ему показалось достаточным:
– Живой? Ну и славно. Вот бы писец был, если бы ты окочурился…
– Что со мной? – язык у Ивана ворочался плохо, всё было туманным и каким-то неестественным.
– Отходняк, что же ещё? – по-детски быстро пожал плечами подросток. – Двойная доза, ёпт. Полтора суток в отключке… Хотя Линда и сомневалась, что после двойного сотрясения ты выдержишь двойную дозу… Хе-хе. А ты сильный, – уважительно заметил Никита. – Многие, наверное, и после полудозы коньки отбросили бы, а ты вон – живой.
– Зачем меня…
– А хрен знает. Девчонки тебя сперва о чём-то спросить хотят, я не вдавался в подробности, – Никита упал на кровать Куройнеко, раскинув руки в стороны. Немного помолчав, он заметил:
– Зря ты им сказал, что солдатом был…
Линда стояла на верхушке дома. Слово «крыша» к нему применить было нельзя: дом состоял из высокого толстого металлического цилиндра диаметром четырнадцать метров, внутри которого было несколько лифтовых шахт и лестница. На внешней поверхности цилиндра, уходящего в небо на высоту полутора сотен метров, были расположены системы крепления и входные шлюзы. К каждой системе крепления можно было пристыковать один жилой модуль или посадочную площадку для антиграв-машин или вертибёрдов. В таком же жилом модуле жила и она с подругами. Модули были чрезвычайно удобны – захотел переехать в другой район или дом – пожалуйста – специальный грузовой вертибёрд увозил ваш модуль, отсоединённый от коммунальной системы одного дома к другому дому и там группа рабочих за пару часов намертво крепила ваш модуль, получивший теперь новый адрес прописки.
Линда стояла на самом верху «ствола» – центрального цилиндра дома – и обозревала окрестности. На
