– В таком случае, я прошу вас, хоть вы и не правоверный, похоронить этого человека так, как требует этого наша вера. Вы знаете, к кому обратиться. Возможно, это благое деяние зачтется и вам и мне, и тем, кто его похоронит, на Страшном суде – а на нас и так слишком много греха, чтобы упускать возможность совершить благодеяние.
– Сэр, я не могу обещать, что это будет скоро – но в общей могиле он лежать не будет.
– Я рад это слышать. Аллах – да зачтет вам праведные дела ваши.
– Но мы бы хотели получить кое-что взамен. Первый – этот человек прилетел сюда из Берлина, отправная точка его маршрута – Бейрут. В полете он пил кофе, минеральную воду, ел хлеб – и все. Получается, он постился. При нем были найдены деньги – крупная сумма. Мы считаем, что он въехал в страну, чтобы совершить один или несколько террористических актов. И мы можем договориться, чтобы вас не высылали, если вы пообещаете – только пообещаете – что проинформируете нас, если этот или подобный человек появятся в мечети.
Мулла покачал головой
– Я всего лишь правоверный, что молит Аллаха о прощении и страшится его наказания. Как я обращусь с мольбой к Всевышнему, если до этого предам брата своего?
– Человек, умышляющий убивать – брат ли он вам?
– Он правоверный. Пусть люди, чьи души черны как копоть, и которым Аллах уготовил суровые наказание за содеянное ими, отвратили его с пути истинного джихада – все же он правоверный. Он думает что следует прямым путем, в то время как это – путь ведущий в пропасть неверия и греха. И я, нижайший раб Аллаха, должен отвратить моего брата с этого пути, а не предавать его в руки неверных, как бы он не заблуждался.
– А что такое истинный джихад – спросил Мантино – не то же ли самое убийство?
– Истинный джихад – это война, которую ты ведешь сам с собой. Истинный джихад – это когда ты воюешь с одолевающими тебя шайтанами, которые толкают руки твои на свершение злых, неугодных Аллаху дел. Только тот кто победил шайтанов в себе самом, тот кто чист – может воевать за торжество истинной веры. Когда люди говорят мне о джихаде, я обычно отвечаю: посмотрите на себя. Разве вы не без греха? Разве дела ваши и помыслы ваши чисты? Как вы можете вести войну с шайтанами, одолевающими весь мир, пока не победили шайтанов в самих себе, как вы можете воевать за чистоту веры, в то время как ваша вера и ваши помыслы, и ваши дела – не чисты?
МакДугал покачал головой
– Сэр, этих людей не победить словом, будь это слово о Всевышнем Аллахе или слово федерального судьи, зачитывающего приговор. У нас такие же цели, что и у вас. Если вы не будете сотрудничать с властями – это может кончиться плохо для вас же. Разве вам не известно, что провозглашено шейхами такфиритов, теми кто проповедует учение 'Ат-Такфир валь-Хиджра'? Они сказали, что мусульманин, который не с ними, который не убивает вместе с ними – хуже неверного что его имущество – разрешен, и его жизнь – разрешена. Эти люди не знают жалости, и с ними не справиться словом.
– Такфириты… Воистину, это кара, посланная нам, правоверным самим Аллахом, это люди, которых ведет сам Иблис и все его шайтаны – с ними. Но мы, правоверные, те, кто страшится наказания Аллаха и несет слово его в душе своей, должны сами справиться с такфиритами, которым, нет в том сомнения, уготовано мучительное наказание.
– Вижу, вас не переубедить – МакДугал сменил тему – а что вы можете сказать о человеке изображенном на этой фотографии?
– Ничего. Я не знаю его и никогда его не видел. Если бы он пришел сюда, и помыслы его были бы чисты, то, нет в том сомнения, он нашел бы здесь кров и нашел бы здесь единоверцев.
– Но он держал пост!
Мулла улыбнулся
– Вам следует больше читать, агент МакДугал, тем более что нужные книги я вам дал. Возможно, вы и уверуете, а сам Аллах сказал, что те, кто уверует – будут спасены. Пост – это не противозаконно, правда? В Коране есть много видов постов, есть месяцы, где нельзя принимать пищу до заката Солнца, есть время, когда нельзя есть определенные виды пищи. Самый строгий пост – пост, когда ты один день постишься, и один – отдыхаешь от поста. Сам пророк Мохаммед сказал, что более строгий пост – неугоден Аллаху. Возможно, этот человек не имел дурных намерений, когда постился вот и все…
– Сэр, вы закончили? – к беседующим подошел Кабрера – там, на улице становится жарковато. Самое время убираться отсюда.
Что-то глухо стукнулось в дверь.
На улице и в самом деле было неспокойно. Прибыло специальное подразделение по борьбе с массовыми беспорядками нью-йоркской полиции, его бойцы в принадлежащем им большом, с зарешеченными окнами автобусе, спешно натягивались на себя снаряжение, нечто среднее между рыцарскими и хоккейными доспехами – и спешно, как только могли, бежали выстраивать вторую цепь между протестующими и мечетью. Протестующих стало еще больше, перекрыли часть улицы, что создало гигантскую пробку на этой улице и на соседних, на полицейских пока не нападали, но в руках у протестующих были бутылки, камни и палки. Бойцы из группы по борьбе с массовыми беспорядками были вооружены дубинками и шестизарядными гранатометами калибра тридцать семь миллиметров, стреляющими резиновой дробью и гранатами. Но стрелять тоже стоило осторожно: рядом с протестующими было довольно много зевак и были стоящие в пробке машины. Зеваки – это вообще было бедствием: в негритянском квартале было много безработных и они сбегались на любой скандал, на любое бесплатное зрелище. А в застрявших в пробке машинах были в том числе и белые.
Чуть в стороне стоял черный фургончик SWAT, отряда специального оружия и тактики. Сами бойцы пока находились в фургончике, наружу не показывались, чтобы еще больше не подогревать страсти – но если 'вечер перестанет быть томным' – они появятся на сцене. И откроют огонь – нелетального оружия у них не было.
Кабрера метался как мелкий бес из оперы – выдворяемого подвели к дверям мечети, но наружу вывести пока не решились. Чемоданы выдворяемого разобрали себе сотрудники БЭИ – чтобы прикрыться ими, если в них полетят камни и пакеты с дерьмом или краской. Сам Кабрера глубоко вдохнул – словно пловец перед прыжком в холодную воду – и выскочил на улицу.
Фургон, конечно же, стоял шагов за двадцать до входа в мечеть…
– Черт, почему не подогнали фургон ко входу?! – старший группы БЭИ набросился на полицейских прикрывавших на всякий случай головы
– Сэр, тут полно припаркованных машин. Места нет.
– Убрать! Уберите машины, чтобы мы могли подогнать фургон ближе!
Полицейский – типичный патрульный, ирландский здоровяк с сомнением покачал рыжей головой.
– Сэр, вы уверены, что это законно?
– Черт, мне наплевать. Скажите, что они были припаркованы без оплаты!
Полицейский скептически оглядел улицу – парковочные автоматы тут уже давно все разграбили.
– А как мы будем убирать машины, сэр? У нас же нет эвакуатора.
– О Мадонна, просто откатите их руками! Сделайте что-нибудь полезное, наконец!
Полицейский тяжело вздохнул – ему чертовски не нравилось происходящее здесь, буря поднятая в стакане воды этим мелким мексиканским придурком. Но он был на его стороне, и такова была его работа.
– Шмитц, Генри – давайте подвинем машину – решился полицейский.
Ближе всего ко входу был припаркован старый Бьюик, тогда еще не было встроенных противоугонных систем, и можно было ожидать, что его можно будет легко вскрыть, снять со стояночного тормоза и откатить в сторону. Но как только полицейский открыл дверь машины – пронзительно взвыла сирена сигнализации, добавив еще толику нервозности в и так уже перегретую атмосферу депортации.
На шум из полицейского фургончика выскочила лейтенант Баффур
– О'Хара – закричала она, перекрыв даже сирену – как вы думаете, что вы делаете? Оставьте машину в покое!
