бродить среди тенистых деревьев, величаво расхаживающих красавиц. Хорошо бы пойти в клуб, где много друзей и развлечений, почувствовать тепло и уют, которые отвлекают от мыслей о болезнях и смерти. Молодость и деньги — вот счастье в этом мире. Повсюду говорят о неожиданно выпавшем богатстве, о сногсшибательных вечеринках в снимаемых на ночь номерах, о «золотых» балах в отелях. Где путь, что ведет в этот волшебный мир?
Мои товарищи — где они? Однажды я повстречал возле кафе «Америкэн» доктора Хазима Сабри. Мы поздоровались за руку, обменялись двумя-тремя словами и расстались! Кто поверит, что мы были неразлучны все детские и школьные годы? Кое-кого унесла смерть. Остался только этот добрый старикан. Вот он уже машет мне рукой со своего привычного места. И говорит с серьезным видом:
— Я знаю, что тебя привело сюда сегодня так рано.
— Что?
— Кризис доллара и египетского фунта!
Я от души рассмеялся, что со мной случается редко.
— Да не смилуется над тобой Аллах, старик!
Он важно произнес:
— Я видел тебя во сне!
— Правда?
— Мне приснилось, что ты едешь на осле, а на голове у тебя большая чалма. Потом ты снял чалму, помахал ею в воздухе и пришпорил осла каблуками. Я спросил тебя, куда ты направляешься, и ты ответил, что едешь в Мекку совершать малый хадж[12].
— Ты можешь истолковать свое сновидение?
— Конечно. Тебе предстоит доброе дело, но прежде ты должен отбросить плохие мысли!
В тот вечер я опять почувствовал к нему симпатию, как и в тот день, когда он предложил мне посетить Маляк. Должен признаться, Хамада скрашивает мое одиночество. Если бы не он, я бы сошел с ума от постоянных разговоров с самим собой...
Итак, друзья сказали: «Попытаем удачи». И мы направились в какую-то кофейню. Там мы поужинали под звуки мандолины. Я впервые выпил бокал вина и тотчас почувствовал радостное возбуждение, какого никогда еще не испытывал. Первый самостоятельный шаг в нашей жизни, казавшийся таким заманчиво волшебным, обернулся обыкновенной веселой попойкой. Не в силах сдержать бьющую в нас через край радость, мы начали безо всякой причины громко хохотать, чем привели в замешательство даже сидевших вокруг отъявленных пьяниц. Мы впервые вступили на путь порока. Каждый пошел с приглянувшейся женщиной. Не успел я закрыть за собой дверь, как она привычным движением сбросила с себя платье. Я смущенно остановился. Сердце у меня упало. Меня будто окунули в бочку со льдом. Она окинула презрительным взглядом мою оцепеневшую фигуру: «Эй ты, я тебе не сестра милосердия». Когда я выскочил на свежий воздух, мой желудок взбунтовался и исторг все содержимое. Один из приятелей высказал предположение, что в первый раз не обходится без неприятных последствий. Но и второй раз был не лучше. Я понял, что мне не найти счастья ни в вине, ни в этих женщинах. Где тот огонь, что сжигает меня в присутствии Маляк? Али Юсуф махнул на меня рукой:
— У тебя желудок мусульманина и чувства тоже мусульманские.
Я понял, что мой удел — беспорочное поведение и законный брак. Мои мечты скромны, их легко осуществить. Итак, подходящая должность и женитьба. Все другие желания вскоре исчезли, как сон после пробуждения. Друзья мечтают о новых, неизведанных мирах. Их прельщает власть или продвижение по службе. Иные из них вступают в разные партии и восседают рядом с вождями. Я же так высоко не стремлюсь. Мне нужна только должность, которая обеспечит необходимые средства существования, добропорядочная жена и дети. В самый разгар политической междоусобицы, охватившей страну, мой отец сказал:
— Мы, служащие, храним верность тому, кто правит страной.
Я передавал ему услышанные мною разговоры о вождях честных и вождях бесчестных, а он отвечал:
— Все они свиньи, грызутся друг с другом за власть. Только сумасшедшие ставят свою жизнь и будущее под угрозу в никому не нужной борьбе.
Будь то дома или в кафе, его разговоры неизменно вращаются вокруг должностей, постов и штатных единиц. Я учусь прилежно, хотя не делаю особых успехов. Однако я не мучаю себя и не стараюсь занять первое место. Я читаю, развлекаюсь, влюбляюсь. Все мои друзья считают, что моя возлюбленная красива и благонравна. Я люблю ее с каждым днем все сильней и беззаветней. Одержимый любовью и бешеной страстью, я постоянно кружу вокруг нее. Иногда она хмурится и шепчет:
— Будешь долго тянуть, не избежать нам скандала!
В ответ я жалобно бормочу:
— Я испытываю смертельные муки.
Она с укором говорит:
— Мне не нравится, что ты иногда слишком много себе позволяешь. Любовь по своей природе — благородное чувство. Держись со мной так же, как я держусь с тобой.
Она подарила мне свою фотографию, и я хранил ее возле сердца. Благодаря любви я чувствовал себя как никогда счастливым. Но меня переполняли желания молодости, и в отличие от Али Юсуфа я не мог с ними совладать. Он мой самый лучший друг. Мы с ним вместе готовим уроки, попеременно то у него дома, то у меня. Он ниже меня ростом, но красивее на лицо и смышленее. Иногда он объясняет мне то, чего я не понимаю. Он знает больше моего и интересуется политикой. Али Юсуф пылко говорит:
— Я еще увижу новый Египет, в котором не будет ни короля, ни англичан.
Али Юсуф рассказывает мне о новых политических течениях, таких как «Братья-мусульмане»[13], марксисты, «Молодой Египет»[14] . Сам же он остался верен «Вафду». Долгое время он встречался с девушкой-еврейкой, но в начале второй мировой войны она бесследно исчезла. О других его любовных связях мне ничего не было известно. Мне даже казалось, что он вообще не способен на глубокое чувство. Мы вместе поступили на юридический факультет и продолжали вместе готовить домашние задания. Я сказал Маляк:
— Остались считанные годы. Скоро мы начнем новую жизнь.
Маляк все еще живет с матерью, хотя она самая привлекательная из сестер. Она говорит мне:
— О, если бы у меня было законченное образование!
— Тебя тоже прельщает служба?
— А почему бы и нет?
— Но я хочу видеть тебя хозяйкой дома.
Я не оспариваю права женщины на образование и на труд, но предпочитаю, чтобы она была домохозяйкой. Али Юсуф осуждает меня, он считает, что я слишком консервативен:
— Ты, как и твой желудок, не стремишься к новой жизни.
— Не смейся, — отвечаю я. — У меня еще будет новая семья, получше нынешней.
Мы закончили учебу накануне войны и стали, как говорится, «учеными господами». На службе мы не добились высоких должностей. Я — из-за того, что не слишком старался, Али Юсуф — из-за своей политической деятельности. Али приходился родственником господину адвокату Гафару Бархаму, и тот взял его в свою контору. После долгих хлопот отец помог мне устроиться в министерство просвещения. Если бы не проблема с Фикрией и Зейнаб, он бы считал, что выполнил свою жизненную миссию наилучшим образом. Как бы то ни было, наша семья почувствовала себя относительно счастливой. Еще счастливей была семья Баха-эфенди Османа — отца Маляк. Мои визиты к ней после моего вступления в должность приобрели новый смысл. Разговоры теперь велись о будущей совместной жизни, уже без тайных шептаний и любовных намеков. Я говорил, как бы извиняясь:
— Хорошие должности нынче большая редкость.
Маляк весело отвечала:
— Я понимаю... Не стоит желать сразу слишком многого.
