Я вдруг осознала всю неловкость ситуации. Вот иду я, Марина, 29, к Владимиру, 28, на встречу, цель которой заранее определена, не оставляя мне ни малейшего шанса для маневра, интриги, игры: «Не найдется ли у вас соли?» Или: «Не посмотрите, что-то у моей машины датчик масла барахлит?» И, как ни старайся, не получится скрыть, что я одинокая неудачница, которая не желает коротать долгие вечера, подшивая папе брюки. Как на собеседовании у потенциального работодателя, я на весь вечер перестану быть собой, стану натужно улыбаться и нести всякую ахинею в ответ на просьбу «рассказать немного о себе», лишь иногда усмехаясь про себя: «Слышала бы мама, вот удивилась бы!» И это все для того, чтобы понравиться, чтобы взяли.
Владимир, как мне показалось, подобными сомнениями себя не обременял. Он поздоровался и предложил прогуляться в парке. Шел снег вперемешку с дождем. Стемнело. В пустом парке под остриженными тополями лежали горки срезанных веток.
«Только бы меня с ним никто из знакомых не встретил», – напряженно думала я. Мы обогнули пруд. Вода отливала неприветливым блеском. Владимир обстоятельно докладывал. Ему двадцать восемь. Живет с мамой на Охте. Все друзья обзавелись семьями, детьми, а он до сих пор один. Работает в автосервисе. Зарабатывает, конечно, но в кафе он на первом свидании не пойдет, потому что знает: многие девушки для того и знакомятся, чтобы в кафе покушать. На этих словах он сделал значительную паузу, видимо, для моей возмущенной ремарки. Но я промолчала. Я уже продрогла и в душе проклинала себя за дурацкую затею. Владимир хлюпал носом, но не сдавался. «Не знаю, что женщинам нужно, – бубнил он, – я вроде нормальный парень. Все при всем. Сколько встречался – никто потом не перезванивал. А я даже в театр ходил недавно. Первый раз пошел. Знаете, понравилось». Было искренне жаль потраченного впустую времени.
Надо ли говорить, что на встречи я больше не ходила. Ольга горячо защищала идею Интернет- знакомства: «Много ты понимаешь! Это же целая наука. Думала, все так просто? Кто же сразу на встречу идет? Сначала ж попереписываться надо. Потом созвониться. Узнала бы, где работает, есть ли машина? Без машины вообще не встречайся! А будешь так дома сидеть, никого до климакса не встретишь».
– Самое, Валентина Михайловна, представьте, узбеков украли, – шумел сосед Юра в прихожей, его голова протиснулась в дверь. – Горемыка спит? Не спит. Слыхала историю? Приезжаю на объект – узбеков нет. Я, это самое, к Виталичу, а тот: вечером, говорит, сманили конкуренты. Монетку больше предложили, погрузили в микроавтобус и привет. Я, прям, восхитился. Вот зашел рассказать. А мама говорит – ты заболела. То-то я гляжу, второй день твоя машина под моими окнами. Ну и паркуешься ты, это самое. Талант! Сразу видно, что баба парковалась. Давай ключи, я отгоню, что ли. Долбанут ведь. А Сам где?
– Папа на работе. Ключи на столике в прихожей, – с усилием ответила я.
– Лады. Отгоню и зайду потрещать. Если че надо, это самое, говори, я в магазин зайду. Не кисни, доходяга, еще поправишься!
Юрка отогнал машину и принес хлеба.
– Самое, подумай только, двенадцать узбеков скоммуниздили! Вот Расея – все воруют. Но чтобы узбеков – это в моей практике первый раз. Кто теперь работать будет? Директор мне башку снесет.
Юра работал в какой-то строительной конторе, а жил в соседнем подъезде с женой и сыном. Года два назад развелся. Жена с ребенком уехали к родителям. Развод Юркиного оптимизма не убавил, скорее наоборот. Я часто встречала его во дворе каждый раз с новой женщиной. Он не был красавцем – тучный, невысокий, с намечающейся лысиной и пышными усами, всегда веселый и говорливый. Он был из разряда мужчин, к которым невозможно относиться серьезно. Я не понимала Юрину жену: как его можно полюбить, выйти за него замуж и, уж тем более, поссориться с ним и в конце концов развестись. Кажется, он не умел ругаться и обижаться. Иногда по вечерам мы возились с машинами во дворе. На выходных он занимался танцами во Дворце культуры.
– Так, это самое, напашешься за неделю, придешь в группу. А там... – Ему не хватало слов. Юра мечтательно закатил глаза, беззвучно раскрывая рот, как рыба в аквариуме, словно заглатывал из воздуха самые важные и точные выражения своих чувств. – А там, ну, самое, музыка. Барышню обнимешь и закружишь. Совсем же другое настроение, – он мечтательно улыбался. – Я уже не могу без этого. А все почему? А потому, Маринка, что у человека должно быть увлечение!
Я только вздохнула. У меня увлечений не было. Разве что книги – читала все, что попадется под руки, читала до дурноты. В книги было легко спрятаться от жизни.
Папа пришел на обед. Юру уговорили остаться, чтобы отведать маминого супа. Наш сосед не ломался, а заявил громогласно, что поесть он любит и очень голоден. Из кухни доносилось:
– Это самое, а что это у вас Маринка все одна, да одна? Где муж, дети, понимаешь? Внуков, поди, хочется?
– Думаю, Юрий, – гудел папа, – это уже пройденный этап. Думаю, мужа не будет.
Родители тактично не обсуждали со мной подобные темы.
Они помолчали. Было слышно, как ложки звонко стучат о тарелки.
– В двадцать лет надо было думать. Сейчас она уже сама себе хозяйка. Какой там муж? – вздохнул отец. – А внуки что ж? Внуков хорошо бы. Внуков можно и без мужа. Мы с мамой устали ждать. Даже знаешь, Юрий, перед соседями неудобно. У всех детвора мельтешит под ногами, а мы пустоцветы какие-то. Надо мной Мишка Иванов смеется уже.
Мне стало жаль себя. Жалость к себе – самая искренняя. Папа как всегда прав – в двадцать лет надо было думать. Я закрыла глаза, стараясь уснуть. По щекам медленно позли горячие слезы.
Света позвонила вечером, как раз когда ничего не хотелось – немного упала температура, и я качалась на легких волнах слабости. Пик Светиной деловой активности приходился на ночь. Часов с восьми вечера, еще спросонок, она совершала легкие необременительные действия – пила чай, смотрела телевизор, звонила знакомым, готовясь к таким более сложным, как покупка продуктов в магазине на первом этаже ее дома, оплата мобильника, вынос мусора.
Когда-то, в другой жизни, мы учились в одном классе. Дружили после окончания школы. Теперь же я месяцами не видела ее. Балансируя между двух зыбких состояний – «только что проснулась и уже ложусь спать», она едва находила для меня время. «Я уже все увидела в этой жизни, – оборонялась Света, – мне ничего не интересно. Пока ты там на своей швейной фабрике вкалывала и с мамсиком на дачу ездила, я пожила – повидала. Это тебе хочется карьеры, мужика. А у меня все было».
Припоминаю, как я впервые попала в компанию ее друзей, как положено богеме, неопрятных, с грязными волосами и тревожно неясным родом занятий. Они свирепо и быстро напились. Бдительными соседями был вызван наряд милиции, участники шумной встречи жестоко избиты. Я спряталась в кладовке и слышала, как художник Станислав изрек торжественно: «На последнем заседании генерал Понеделко признал работу правоохранительных органов Санкт-Петербурга неудовлетворительной». И совершенно необоснованно признал, как выяснилось. Обиженные милиционеры вознегодовали и с воодушевлением погрузили компанию в свой «уазик». Утром всех отпустили – вмешался Светин отец.
Она никогда не работала.
«У каждого есть выбор! Зачем эти бессмысленные телодвижения? Кому это нужно?» – искренне удивлялась она. Частенько по утрам я, собираясь на службу, вспоминала ее «выбор» и горько усмехалась: у меня выбора не было – мой папа не являлся директором банка.
Всякий раз разговор со Светой, даже самый краткий, бодрил, как холодный душ. Мне претили ее тунеядство и категоричность взглядов, ее раздражал мой «обывательский мирок».
– Давай всем городом заляжем в постель, – нападала я. – Придешь в магазин, а продавщица спит.
И поставщики. Пусто на полках. Все уснули – киоскеры, водители автобусов и трамваев, дворники и сантехники, швеи и почтальоны – только дома от храпа трясутся. Что ты кушать по ночам будешь? Как к папе доберешься за деньгами?
– Ты все усложняешь – уклончиво отвечала она, – я никому не навязываю мой образ жизни. Тебе нравится вкалывать за копейки, потом на выходных их тратить, а меня тошнит от этого потреблядства! Даже ночью приду в магазин – у всех тележки полные. Все покупают, все жрут! Не наесться им. Раньше по выходным в музеи ходили – теперь, бля, шопинг! А я сплю, просто сплю. Ты бы знала, какие ко мне приходят сны!
У нее всегда, со школьных лет, был особый дар подводить основательный теоретический базис под надстройку сложившихся жизненных обстоятельств. Я была восхищена, и теперь вот получалось, что она
