странная…
Где один Высоцкий, там и второй:
Заказана погода нам удачею самой,
Довольно футов нам под киль обещано,
И небо поделилось с океаном синевой,
Две синевы у горизонта скрещены.
Неправда ли, морской хмельной невиданный простор
Сродни горам в безумстве, буйстве, кротости.
Седые гривы волн чисты как снег на пиках гор,
И впадины меж ними словно пропасти.
Служение стихиям не терпит суеты,
К двум полюсам ведет меридиан.
Благословенны вечные хребты,
Благословен великий океан.
Айс почему-то морщился. И не дослушал.
- Ну, Рин, – с толикой разочарования заметил он, – такие песни и у нас поют. Ты можешь выдать что- нибудь такое, чего в Пестроте не услышишь?
- Легко.
На меня напало игривое настроение, и я позволил багровым отсветам Мрака плеснуть на дне зрачков. Тревожить Двойника только ради того, чтобы спетьпо-настоящему… глупость, просто опасная глупость.
Но такая человеческая!
Рухнул мир, сгорел дотла.
Соблазны рвут тебя на части:
Смертный страх – и жажда зла,
Словно пари.
В темноте рычит зверьё,
Не видно глаз – но всё в их власти.
Стань таким, возьми своё -
Или умри…
Я пел, и эхом моей памяти рычали в камере электрогитары. Рычали, и выли, и плакали – с бессильной горестной злобой. Как там писала одна из моих любимых писательниц – 'сперва он смеялся, когда смертные попытались воссоздать музыку Ифэрэни, а потом послушал, и…'
Я пел и вспоминал. Айс слушал, ретранслировал ментальный фон моих воспоминаний Ладе, и хилла совершенно по-человечески бледнела, обмирая. Ну да, без всякой подготовки, без 'Битлов', без 'Скорпов', даже без 'Машины времени' – и вдруг сразу поздняя 'Ария'.
Ха!
Будь наготове: всюду рыщет стража.
Линия крови путь тебе укажет
Прочь!
Ты был одним из нас.
Но
Ангел тебя не спас…
Я допел в поистине мёртвой тишине. После довольно-таки долгого молчания:
- Говоришь, в твоём родном мире нет ни вампиров, ни иных рас, ни магии?
- Нет.
'И потому люди на моей родине склонны излишне их романтизировать…'
- А чего-нибудь полегче не припомнишь?
- Легко, – повторил я. И улыбнулся.
Если ты пьёшь с ворами, опасайся за свой кошелёк.
Если ты пьёшь с ворами, опасайся за свой кошелёк.
Если ты ходишь по грязной дороге, ты не сможешь не выпачкать ног.
Если ты выдернешь волосы, ты их не вставишь назад,
Если ты выдернешь волосы, ты их не вставишь назад,
И твоя голова всегда в ответе за то, куда сядет твой зад.
'Вот уж мой зад нынче сел так сел… и башка вскорости ответит'.
'Правда всегда одна', – это сказал фараон.
Он был очень умён,
И за это его называли:
Тутанхамон.
Я знал одну женщину, она всегда выходила в окно.
В доме было 10000 дверей, но она выходила в окно.
Она разбивалась насмерть, но ей было всё равно.
Если бы ты знал эту женщину, ты бы не стал пить с ворами,
Если бы ты знал эту женщину, ты бы не стал пить с ворами,
Ты бы не стал ходить по грязи и разбрасываться волосами…
- Не понимаю, – не выдержала Лада. – Как в одном доме может быть десять тысяч дверей? И зачем делать так, как…
Тихий смех.
- Это метафоры, малышка. Не все песни можно понимать буквально.
- Да, – чужим голосом добавил Айс. – Я тоже знал… одну женщину. Рин, ещё!
И я, дурак, выдал ещё.
Одинокая птица, ты летишь высоко
В антрацитовом небе безумных ночей,
Повергая в смятенье бродяг и собак
Красотой и размахом крылатых плечей.
У тебя нет птенцов, у тебя нет гнезда,
Тебя манит незримая миру звезда.
А в глазах у тебя – неземная печаль.
Ты – сильная птица… но мне тебя жаль.
Одинокая птица, ты летаешь высоко.
И лишь безумец был способен так влюбиться.
За тобою вслед подняться,
За тобою вслед подняться,
Чтобы вместе с тобой – разбиться.
С тобою вместе.
С тобою вместе…
Чёрный ангел печали, давай отдохнём,
Посидим на ветвях, помолчим в тишине
Что на небе такого, что стоит того,
Чтобы рухнуть на камни тебе или мне.
Одинокая птица, ты летаешь высоко.
И лишь безумец был способен так влюбиться.
За тобою вслед подняться,
За тобою вслед подняться,
Чтобы вместе с тобой – разбиться.
С тобою вместе.
С тобою вместе…
Ко второму куплету игривость испарилась начисто, как и не бывало. Ну, ё! Чёрный ангел печали, ёрш
