Может быть, и мое тоже, но имя жены явно произвело на вас большое впечатление.
Она по-прежнему молчала.
— У меня к вам вопрос, — продолжил я. — Возможно, он прозвучит несколько дико, но я бы попросил вас набраться терпения, даже если это покажется вам смешным.
Молчание.
— Итак, вы мать Синтии? Вы Патриция Бидж?
Она презрительно рассмеялась:
— Понятия не имею, о чем вы говорите.
— Тогда почему вы смеетесь? — спросил я. — Похоже, вам знакомы имена, которые я назвал.
— Уходите из моего дома. Я не понимаю вашей болтовни.
Я взглянул на стоящего с каменным лицом Винса:
— Ты видел мать Синтии? Кроме той ночи, когда она уезжала из дома?
Он отрицательно покачал головой.
— Это может быть она? — спросил я.
Он прищурил глаза и присмотрелся:
— Думаю, вряд ли.
— Я звоню в полицию, — заявила Энид, поворачивая кресло.
Винс зашел сзади и уже хотел схватиться за ручки, но я жестом попросил его остановиться.
— Не стоит, — сказал я. — Хотя, возможно, это неплохая мысль. Мы все сможем подождать возвращения Джереми и задать ему вопросы в присутствии полицейских.
Это остановило движение кресла, но все же она произнесла:
— Почему я должна бояться полиции?
— Хороший вопрос. Действительно, почему? Не связано ли это с тем, что случилось двадцать пять лет назад? Или с более поздними событиями в Коннектикуте? Пока Джереми не было дома? Со смертью Тесс Берман, тети моей жены? И частного детектива, которого звали Дентон Эбаньол?
— Пошел вон! — бросила она.
— Кстати, насчет Джереми, — продолжил я. — Он ведь брат Синтии, верно?
Энид смотрела на нас полными ненависти глазами.
— Не смейте так говорить! — потребовала она, сложив руки на коленях, прикрытых пледом.
— Почему? — удивился я. — Потому что это правда? И Джереми на самом деле Тодд?
— Что? — возмутилась она. — Кто вам такое сказал? Это грязная ложь.
Я посмотрел на Винса, который все еще держал кресло за резиновые рукоятки.
— Мне нужно позвонить, — заявила она. — Немедленно пустите меня к телефону.
— И кому вы собрались звонить? — поинтересовался Винс.
— Не ваше дело.
Он взглянул на меня и спокойно констатировал:
— Она собирается предупредить Джереми. Это не самая хорошая мысль.
— А как насчет Клейтона? — спросил я. — Клейтон Слоун на самом деле Клейтон Бидж? Один и тот же человек?
— Дайте мне телефон! — настаивала она, шипя, как змея.
Винс продолжал удерживать кресло. Я сказал ему:
— Ты же не можешь все время держать ее вот так. Это считается похищением или нарушением прав человека.
— Совершенно верно, — обрадовалась Энид Слоун. — Вы не имеете права врываться в дом старой женщины и удерживать ее таким способом!
Винс отпустил кресло.
— Тогда звоните в полицию, — заявил он, блефуя так же, как только что делал я. — Но не смейте звонить сыну. Зовите копов.
Кресло не шевельнулось.
— Мне нужно съездить в больницу, — обратился я к Винсу. — Хочу повидать Клейтона Слоуна.
— Он очень болен, — вмешалась Энид. — Его нельзя беспокоить.
— Я потревожу его на несколько минут, чтобы задать пару вопросов.
— Вы не должны туда ехать! Часы для посещений давно закончились! Кроме того, он в коме! Он даже не поймет, что вы там!
Будь он в коме, сообразил я, она бы так не беспокоилась, что я могу с ним встретиться.
— Поедем в больницу, — сказал я.
— Если мы оба уедем, она тут же позвонит Джереми. Предупредит его, что мы здесь. Я могу ее связать.
— Господи, Винс, — возразил я. — Я не позволю связывать старую женщину-инвалида, какой бы неприятной она ни казалась. Даже если из-за этого так и не найду ответов на свои вопросы. Что, если тебе здесь остаться?
Он кивнул:
— Годится. Мы с Энид поболтаем, посплетничаем о соседях, и все такое. — Он наклонился так, чтобы она могла видеть его лицо. — Разве это не весело? Мы даже можем попробовать морковный торт. Запах восхитительный. — Он полез в куртку, достал ключи от машины и кинул их мне.
— В какой он палате? — спросил я у Энид.
Она с ненавистью смотрела на меня.
— Говорите, иначе я сам вызову полицейских.
Она сообразила, что, попав в больницу, я все равно узнаю, в какой палате лежит Клейтон, и процедила:
— Третий этаж, палата триста девять.
Прежде чем уйти, мы с Винсом обменялись номерами мобильных телефонов. Я сел в его машину, с трудом включил зажигание. К чужой машине всегда надо пару минут привыкать. Я выехал с дорожки и развернулся, не сразу сориентировавшись. Понимал, что Льюистон к югу отсюда, и от бара мы ехали на юг, но приеду ли я куда нужно, если двинусь в этом направлении? Поэтому я вернулся на главную улицу, свернул на восток, выбрался на шоссе и рванул на юг.
Я свернул направо, как только заметил вдали синее «Н». Нашел больничную парковочную площадку и вошел в здание через приемное отделение. В комнате для ожидания сидели человек шесть: родители с плачущим ребенком, подросток с коленом, замотанным окровавленной тряпкой, престарелая пара. Я прошел мимо них, мимо сестринского поста, где заметил объявление, гласившее, что приемные часы закончились в восемь, нашел лифт и поднялся на третий этаж.
Меня вполне могли остановить, но я полагал, что если все же доберусь до палаты Клейтона Слоуна, все будет в порядке.
Двери лифта разошлись на третьем этаже как раз напротив поста медсестры. Но там никого не было. Я вышел из лифта, осмотрелся и повернул налево, глядя на номера палат. Нашел триста двадцать второй, обнаружил, что номера увеличиваются, и повернул в противоположную сторону. Причем мне снова пришлось пройти мимо сестринского поста. Там, спиной ко мне, стояла женщина и читала график, так что я старался ступать как можно тише.
