В зеркале заднего вида

бросая ножки, он дёрнулся вперёд. Мозг заметался в поисках выхода. Он почувствовал, что сила тянущей руки намного превосходит силу всего его тела, но мозг нашёл решение. Семён бросил фонарик на пол и схватившись рукой за низ трюмо, потянул вверх. Трюмо стало наклоняться. Тот, кто был внутри него на миг растерялся и ослабил хватку, этого Семёну хватило чтобы вырвать из холодной руки шею, и схватив фонарик, откатиться метра на два. Выставив фонарик перед собой в полусогнутой руке, Семён задыхаясь от страха посмотрел в зеркала. Из них в него трижды всматривался он сам, с лицом покрытым от напряжения сеточками морщин. Красные глаза отражали зло и ненависть.

Сучий подвал, сучья тумбочка, сука Лизочка!

Семён увидел, как из центрального зеркала трюмо вылезла рука, и нервно пощупала воздух, а вслед за ней, разорвав гладь зеркала, как плёнку мыльного пузыря, в этот мир выползло и лицо. Его лицо! Тогда, он спиной попятился в центральное помещение, туда, где горит лампочка, где много света.

Он должен бояться света. Должен, чёрт его дери!

А лифт здесь?! Или уходил? Надо было слушать!

В освещённом помещении Семён вскочил на ноги и бросился к лифту. На шестнадцатом нажатии двери распахнулись, и он протиснувшись внутрь, надавил на спасительную девятку.

Наверх, нахер отсюда! Чтоб я ещё раз спустился вниз, хрен вам всем!

И только когда лифт перегружено, поскрипывая железными суставами, надрывно пополз вверх, Семён, ощутив себя загнанной в ловушку жертвой, обернулся. Три, покрытых от напряжения сеточками морщин, лица с красноватыми горящими глазами. Мужчины в дорогом сером пиджаке и джинсах, симпатичной блондинки и его... жены.

Мужчина протянул к его шее руку и сжал её с той же нечеловеческой силой, как и тот, из зеркала. И уже теряя сознание от нехватки воздуха и ужаса, Семён вдруг совершенно ясно понял, что, как не крути, но ему всё-таки придётся ещё раз вернуться вниз.

Стая

Сидя на корточках, Игорь пытался надеть извивающегося тонкого червя на золотистую «пятёрочку». Червь упорно и отчаянно сопротивлялся, дорожа своей бессознательной жизнью, и борясь за неё так, словно она представляла какую-то важную и незаменимую часть бытия, и стоило ей исчезнуть, как всё вокруг тут же полетит в тартарары, или сгинет в вихрях хаоса.

Игорь на несколько секунд отпустил червя, положив его на колено, пару раз плюнул на пальцы, и снова взялся за извивающуюся жертву. Теперь червь уже почти не скользил, и наконец-то, остриё крючка, проткнув его в самый «носик», как по маслу вошло внутрь. Червь на долю секунды оцепенел, словно удивившись, но тут же заизвивался с утроенной энергией, хотя скорее всего, даже не обладая и мельчайшими проблесками мысли, инстинктивно, он уже почувствовал свою скорую и неминуемую гибель.

Игорь взял в левую руку удочку и поднялся.

- Интересно, здесь вообще рыба есть? – подумал он, глядя на воду небольшого озерца, отражающую небо и плывущие в нём облака.

Облака плыли высоко и быстро, но внизу ветра почти не было. Изредка пробегало лёгкое дуновение, освежая, и оставляя на водной глади маленькие островки дрожи. Было жарко.

- А вдруг здесь нету рыбы? – подумал Игорь и усмехнулся. – Может и не стоило переться чёрти куда?

Но обмануть себя у него не получилось. Конечно, он любил рыбалку, и радовался когда случался хороший улов, и с наслаждением нюхал руку, когда снятая с крючка первая пойманная рыба уже хлёстко билась в садке, но всё же больше он любил другое. Ему как-то необъяснимо нравилось забредать во всякую глушь, подальше от людей, чтобы почувствовать себя один на один с природой. Здесь он словно становился другим. Его чувства обострялись, становясь такими же, как острия рыболовных крючков, слух напряжённо ощупывал непривычную тишину, а боковое зрение начинало замечать даже едва уловимое движение.

Он сделал заброс, и положив удочку на заранее воткнутую недалеко от берега рогатульку, закурил. Потянулось сладкое ожидание.

Озерцо выглядело загадочно, как и всё незнакомое. Обросшее густым камышом на той стороне и слева, здесь оно имело абсолютно голый, глинистый участок берега. От него тянуло привычным гниловатым запахом ила и разлагающихся растений. Насчёт глубины Игорь был в полном неведении, но не маленькая, это точно. Между поплавком и грузилом расстояние выставлено в метр, и поплавок отчётливо показывал, что до дна ещё кое-что есть.

- Может ещё метр, – подумал Игорь. – Хотя, вряд ли. Но метра полтора тут глубина запросто может быть. А может и все три.

Он задумчиво улыбнулся, не сводя глаз с красно-оранжевого поплавка, и автоматически стряхивая пепел щелчками пальцев. Ожидание было действительно сладким. Может именно из-за этого ожидания Игорь и уходил так далеко от тех прудов, берега которых постоянно облеплены рыбаками всех мастей и возрастов. Там он чувствовал себя как-то неловко, и не было у него никакого внутри интереса. Какая рыба может пойматься известно, вопросы о том клюёт или не клюёт доканывают, а здесь всё по-другому. И сама природа... на которой неизбежно становишься другим, настоящим.

Он вспомнил, как идя сюда, ему показалось, что кто-то смотрит за ним из лесополосы. А когда он проходил возле небольшого островка кустов, из них взмыли вверх с диким шумом две какие-то большие серые птицы. У него прямо дыхание перехватило от мощных хлопков их крыльев, а сердце затрепетало. Даже сейчас, вспоминая, он снова почувствовал холодок побежавший по спине.

- Вот оно, – дрожащей мыслью подумал он. – Вот оно, настоящее, то чего не бывает в городе. Глубокий, животный страх. Настоящая жизнь, самая что ни на есть настоящая!

Он вздрогнул, и улыбнувшись, заметил, что отвлёкся от поплавка. Снова уставившись на него, он принялся размышлять какая здесь может быть рыба. Карась? Этот точно здесь будет. Он везде бывает, даже в канавах у проезжих дорог.

Игорь вспомнил, как идя вдоль одной такой дороги, соединяющей два близких села, заметил в небольшой канаве, всего в полметра глубиной, целую стайку карасей. Двое из стайки были размером с ладонь, остальные чуть поменьше. Всего где-то с десятка полтора. Он долго наблюдал за ними, и даже хотел было поудить, но представил, как глупо будет это выглядеть для проезжающих, и затею бросил. В тот день он отыскал небольшой карьер, и к своему удивлению наловил там много крупных голавлей.

- Всякое может быть, – сказал он себе. – Даже голавли в карьерах. Может и здесь голавли есть?

Он стал внимательно осматривать пруд, словно пытаясь выяснить, а есть ли здесь голавли? На самом деле ему просто нравилось видеть всю эту красоту, самую настоящую, умиротворённую и невызывающую. Старые, сухие камыши вперемежку с молодыми зеленеющими, мирно дремали, иногда вяло покачивая верхушками, когда лёгкий ветерок прикасался к ним. Глиняный берег был исчерчен трещинами, которые кромсали его на маленькие ромбы, треугольники, октаэдры, похожие на соты, и верхний слой этих кусочков отслаивался, отчего весь берег походил на древнюю мозаику. И всюду стояла тишина, глубокая, и словно безжизненная, но это был лишь обман. На самом деле жизнь была везде и повсюду. Она просто скрывалась, таилась, научившись этому в нелёгкой борьбе за саму себя.

- Господи, какая красота, – блаженно подумал он. – Жить бы вот так и жить, убаюканным на руках матери-природы. И не возвращаться в гудящий город, всегда суетливо спешащий, где покой и тишина могут разве что присниться. Настоящая тишина, такая как здесь. И красота. Настоящая красота.

Игорь засмотрелся на гадюку, плывущую по водной глади, проворно извиваясь и держа над водой коричневую головку.

- Интересно, видит ли она меня? – подумал Игорь. – А если видит, за что меня принимает? Может за дерево? Да нет, скорее всего она меня не видит.

Проследив её путь до камышей слева, он заметил за ними осторожное, секундное движение. Что-то мелькнуло, и тут же замерло, растворившись в ряби камыша. Глаза сами прищурились и напрягшееся зрение застыло на одной точке. Щелчком прозвучал треск, и тут же у противоположного берега выпрыгнула