невозможно, не верить…
— Ты тоже знаешь, что я никому ни о чем не ляпаю.
— У тебя есть это качество. Я его ценю больше всего. Значит, ему плохова-то?!
— Поставь себя на его место…
— Не желаю и не окажусь! Смотри сегодня телевизор.
Я позвонила Марине, быстро влезла в шерстяной костюм и побежала к ним.
— Сегодня мой клип, — сказала я с порога.
— Прекрасно. Давай быстрее за стол, мы сидим голодные и трезвые, — сказал Валера.
Боже мой, на столе было все несуществующее для меня — жареная розовая кури-ца, украинские драники со свежиной, соленые огурчики и помидоры. Украшали стол несколько бутылок коньяка, шампанское.
— Валера, ты гений, — сказала я и проглотила слюну.
Есть все это перед сном было преступлением.
Мы выпили, и я закусила одной лишь травкой. Валера настроил телевизор. В самом начале программы шла какая-то болтовня о тусовках с отрывками из самодеятельных песен, потом показали парочку западных групп, и наконец ведущий — полный, но очень моложавый паренек — сказал, что на нашей эстраде не такая уж пустота, просто мы не привыкли замечать новые имена, мы относимся к ним очень пристрастно, вот и недавно в Москве узнали о новой певице Вике Ермолиной…
После этих слов я едва не упала в обморок, Валера заметил мое состояние, налил всем по бокалу шампанского, и пошел мой клип… Я сидела в пустынной ободранной квартире, на стенах висели обрывки газет с фотографиями политиков, поп- и рок-звезд, ударников соцтруда и военных, эти обрывки развевал ветер, я пела о том, что не нахожу его, не представляю его… Я обрывала газеты, швыряла их на пол, а потом шла по длинной аллее, и ветер забрасывал меня желтыми листьями. Впереди маячила фигура человека, я бежала ей навстречу, но это был призрак, никого нет… И снова звучала песня о том, что я никогда уже не встречу свою любовь… Потом я шла по картинной галерее, всматривалась в лица картинных героев, в основном рыцарей. Некоторые из них начинали вдруг подмигивать мне… Затем я снова оказалась в холодной квартире с голыми стенами, двери открылись и кто-то вошел…
— Фирмово, а песня отпадная! Влад отколол для тебя приличный номерок. Поздравляю со шлягером! — восторгался Валера.
И тут на экране появился Чикин. Ведущий спросил у него верит ли он в будущее нашей эстрады или, как известный и искушенный обозреватель, поставил на ней большущий крест. Чикин сказал, что надежды у него есть, и выступление Вики Ермолиной тому пример… Он заметил при этом, что Вике, можно сказать, повезло, в эти дни она успешно выступает на Украине с такой командой как «Супер». А Распутин не выпустит на сцену рядом с собой лишь бы кого. Сердце мое сжалось в предчувствии: он сказал об этом не случайно. Конечно…
— Между прочим, наш редакционный телефон не смолкает от вопросов — что случилось с Распутиным? Вы не знаете?
— Знаю. Нашу редакцию тоже атакуют фанаты этой группы. Я могу сказать, что ничего страшного не случилось. Я поинтересовался в прокуратуре. Мне ответили, что возбуждено уголовное дело. Речь идет о крупных хищениях… Но это лишь предварительные данные. А Распутин, как я уже сказал, гастролирует…
Дальше Чикин о чем-то принялся рассуждать, конечно же, сказал о группе «Ах!», подчеркнул, что это открытие сезона, но дальше я не слушала… Мы сидели молча. Наконец, Валера сказал:
— Я так и думал. Опять Чикин. Тебе, конечно, реклама, а ему?
Не хотелось ни есть, ни пить.
— Не переживай, — сказала Марина. — Ты здесь не при чем. А Распутину на все это наплевать. Я уверена, потреплют немного нервы и успокоятся.
Я посидела у них еще немного и ушла к себе. Примерно с час я провалялась в постели, но так и не могла уснуть. Приняла горячий душ и выпила снотворное — скользкую, продолговатую таблетку. Ночью мне приснился Распутин. Он стоял на сцене и плакал. Толпа фанатов ревела и швыряла в него яйца. Он весь был в желтых подтеках.
— Нужно идти тебе, — Марина подталкивала меня к сцене. — Ты должна выручить его.
Но я стояла, как вкопанная, и не могла сделать ни шагу.
10 Алексей Распутин
Я лежу и слушаю звуки вокруг. Они то отдаляются, то приближаются — трескотня машин, шум ветра и дождя, стук собственного сердца, то очень резкий, гулкий, то замирающий. Я валяюсь на диване с самого утра, вернее, с ночи, когда внезапно очнулся от какого-то неясного сна и начал пристально вглядываться в темноту, словно пытаясь что-то разглядеть в ней. Я поднялся один только раз, уже под самое утро, чтобы выключить телефон и проверить, надежно ли закрыта дверь. И снова упал на широкий холодный диван. Мне казалось, что я лежу и чего-то жду, хотя времени для меня не существует, я не смотрю на часы, я не чувствую никаких желаний, тело мое с каждой минутой каменеет, все сильнее вдавливаясь в диван. Быть может, все вот так и происходило с ним и с миллионами других. Хотя нет, у него не было никакой причины ждать конца, он хотел жить, да и жил он неплохо. Его наверняка любили женщины, у него постоянно водились деньги, он мог себе многое позволить — модно одеваться, выпивать с друзьями, кататься на своей машине. Я лежу и пытаюсь заговорить с ним, спросить, видел ли он в последние минуты мои глаза, окружающие его все плотнее, чувствовал ли неясную, неведомую силу, бросающую его в вечное небытие? А может, перед ним явился тот самый мифичный тоннель (я много раз читал о нем), в котором раздается ужасающий грохот, выхватывающий душу из тела, швыряющий ее в невесомость? Но он молчал, я только видел его шагающим по беговой дорожке следом за породистой, крутобедрой женщиной, у меня не было никакого шипения в груди, я не мог допустить его появления (да черт с ним, выехал на беговую дорожку — и ладно!), но было поздно: лишь мог вспоминать его…
Я слышал шаги за дверью, потом стук, сперва несмелый, затем через несколько минут все более сильный.
Я слышал голос Автандила. Он говорил кому-то:
— Нельзя было оставлять его одного.
— Не волнуйся — он спит, — отвечал кто-то.
— Он в диком состоянии… Как мы могли оставить его одного? — повторял Автандил.
Почему он здесь, я ведь сказал срочно улетать в Москву ему надо позвонить по самым разным телефонам, встретиться с людьми, на которых я могу рассчитывать. Но кто они?.. Я слабо представлял это себе. Но постепенно постукивания в дверь переставали быть бесконечными, безразличными звуками. Мозг просыпался. Ладно, пусть они войдут еще раз. Автандил не успокоится, даже если ему придется через некоторое время взломать дверь. Так и есть, я слышу его голос:
— Распутин, я прошу тебя, открой. Есть срочный разговор. Хватит спать, уже двенадцатый час.
И снова стук. Я поднимаюсь, меня покачивает. Я открываю дверь и слышу восклицание Автандила:
— Боже, на кого ты похож?! Ты пил?
Я ничего не отвечаю, я ухожу от него и снова падаю на диван. Он садится рядом.
— Сейчас принесут кофе и завтрак.
Я молчу.
— Я надеюсь, ты не собираешься отменять концерт?
Я снова молчу.
— Прибегал кооператор. Звонили из обкома, сказали, чтобы концерты не преры-вали. В городе и так напряженная обстановка. Жрать нечего, исчез бензин…
— Я пытался поговорить с ним, но он ничего не рассказал! Представляешь, ровным счетом ничего. Я не могу понять, что могло произойти с ним. Он был сильным. Ты помнишь?
