Алексей Рачунь
Зачем Соловки
Очерк
1
Монастырь, лагеря, архипелаг в Белом море — этот набор расхожих штампов знает каждый. Большинству штампов достаточно для простого знания о месте, и недостаточно для его посещения. Я ничем не отличался от большинства. Действительно, чего такого-то?! Ну монастырь. Я монастырей не видел что ли? Ну лагеря… Это вы мне, уральскому жителю собрались рассказывать про лагеря? Да я родился и вырос в уральском городке Кунгуре, где посреди города стоит монастырь, а в нем действующая зона. Причем отнюдь не отдыха. Это зловещее заведение угрожающе топорщит свои купола в низкое уральское небо, а его ворота выходят на улицу Свободы. Начало улицы это тюрьма — бывший монастырь, а конец — городское кладбище на Ледяной горе. Символично донельзя. Поэтому таким символизмом как соловецкий монастырь, превращенный в лагерь меня было не напугать. Вообще все эти параллели — пустынь/пустошь, неволя тела/свобода духа, это не ко мне. Я за этим никуда не поеду. Оставался только архипелаг в Белом море, но он тоже был неубедителен. Мало ли где какие моря и мало ли какие в них архипелаги. Плавали-знаем. На такой мякине нас не проведешь. И все же я оказался на Соловках.
Отправной точкой в моем решении посетить Соловки послужил вычитанный из книги Зеньковского «Русское старообрядчество» эпизод о «Соловецком сидении».
Нет нужды подробно описывать это событие, информации по нему можно найти достаточно, отмечу лишь суть. 17 век. Реформы патриарха Никона, положили начало грандиозному и беспрецедентному явлению известному как «Раскол» и были встречены в штыки монахами Соловецкого монастыря. Они отказались принимать нововведения, из-за чего подверглись различным репрессиям вплоть до конфискации монастырских земель и имущества. Конфликт зашел настолько далеко, что монастырь отказался служить молебны за здравие царя и членов его семьи т. е. по сути богословская распря переросла в мятеж против государства. Было принято решение захватить монастырь силой, для чего на острова были направлены войска.
Оборона монастыря продолжалась 8 лет. Восемь лет! Вдумайтесь в эту цифру. И если бы не предательство, еще неизвестно чем бы все закончилось. После разгрома мятежа выяснились странные вещи — среди мятежников почему-то оказались участники разгромленного незадолго восстания Степана Разина, в т. ч. и его атаманы. Часть братии была заточена в монастырские застенки, другая часть пребывала неизвестно где, а среди защитников было множество гражданских лиц. Очень странно для противостояния на богословской почве.
Я не следователь. Я не склонен искать черную кошку в темной комнате, особенно если никакой кошки там нет — ответы на все вопросы можно найти в многочисленной литературе, но в душе у меня что-то кольнуло. Какое-то невысказанное противоречие было во всей этой истории. Как-то она меня особенно задела. Вообще все драматические эпизоды раскола очень противоречивы. Причем противоречивы необъяснимо. Не мистически, не суеверно, не богословски, а просто необъяснимо. Любому, кто интересуется историей раскола, рано или поздно приходится принять эту необъяснимость, как данность, покориться ей и смириться с ней. Но это чаще необъяснимость действий. А в этой истории мне почудилась какая-то сложносоставная необъяснимость и действий и места. Загадка.
Дальше-больше. Ширилось место, углублялось время. В конце концов вопрос «Почему на Соловках» переросли в вопрос «Почему Соловки». Что же это за место-то за такое? Чем оно отлично от других мест? В чем его притягательность? Почему оно заставляет людей поступать так, а не иначе? И даже не почему, а зачем.
Знаете, есть много кабинетных ученых, никогда не покидающих уютных пределов обжитого ареала — университет, кафедра, кабинет, библиотека. Эти блистательные мужи, обладая незауряднейшим умом могут воспарить в своих стенах так высоко и такое оттуда окинуть взглядом, такие сделать выводы, что диву даешься. Они способны абсолютно правильно ответить на любой вопрос, отгадать любую загадку, отыскать недостающее и приладить его на место так, что сразу поймешь — это верное решение. И все это невыходя за пределы. А есть такие как я, дилетанты. Им не нужно научных данных, им не ведомы способы и методы. Их несет. Несет куда-то, зачем-то, почему-то. Они и сами не знают, зачем их несет. Они хотят что-то открыть, но чаще ничего не открывают. Они хотят что-то понять, что-то разгадать, в чем-то убедится. Но убеждаются отчего-то не разумом, а душой. А душа… К ней не применишь способ и метод. К ней не найдешь подходов и приемов. Она чужая-то потёмки, а своя и подавно черная дыра. Ей неведомы понятия «теорема» и «аксиома». Её вечный спутник разум может ей тысячекратно доказывать одно и то же, а она будет твердить обратное. Он ей почему, а она ему — зачем?
Другое дело, что даже самая распоследняя черная дыра в конце-концов куда-то там сворачивается. Также и душа. Она горит, горит, а потом начинает тлеть. Чаще всего от разочарований и недостатка впечатлений. И если блистательный кабинетный муж, направляя все силы своего ума ввысь, воспаряя в горние дали прямо из душных стен пыльной библиотеки способен тем самым разжигать вновь и вновь в своей душе невиданный огонь, то что же делать нам, не столь выдающимся, но обладающим столь же жаркой душой непоседливым людишкам? Что делать, если ответ на вопрос «почему» нас не удовлетворяет. Нам зачем-то нужно не знание, а познание. А познание, этот такая вещь…
Хотя, кто его знает, может быть и мы найдем и откроем что-нибудь этакое… Хотя чаще мы ничего не открываем. А просто поддерживаем огонь души, раздираем её на части противоречиями, что-то делаем, куда-то бежим, а значит живём. Но вот мы добегаем до определенного места и это место, обычное место с маленькой буквы вдруг начинает становиться Местом. И все обретает новый смысл…
Что увидел в просвете грозового Выговского неба инок Герман. Что такое, что заставило его из села Сорока на реке Выг — места, в котором я уверен, ничего нельзя ощутить кроме одиночества и тоски отправиться в путь, в неведомое и непонятное? Только ли стремление к уединению и покою? Его что, в Сороке недоставало?
За уединением ли гнало монаха Савватия из Кирилло-Белозерского монастыря в Валаам, а оттуда к безмолвным берегам Белого моря? Или его просто что-то гнало по свету.
И совпадение ли, что два этих человека, якобы ищущих уединения отшельника, соединились и попали на Соловецкие острова. Чего они искали, о чем грезили?
О спокойствии? Но беспокойная натура Германа не удержала его на Соловках, он вернулся на большую землю, и всю оставшуюся жизнь метался, как птица без гнезда по миру, порывами залетая на Соловки.
Да и Савватий скончался отнюдь не на Соловках, а на Выге, отнюдь не в отшельничестве, а принимая и напутствуя всякий наезжий люд.
Почему? Что влекло их на Соловки и почему там не удержало? Зачем им все это было нужно?
И неслучайно к этой компании присоединился также чего-то ищущий, с каким-то неясным мятежом в душе преподобный Зосима. Судьба его свела в устье Сумы с мятущимся Германом, в очередной раз бежавшим с Соловков, тот указал путь и Зосима направился по нему.
Именно Зосиме суждено было сформировать некую идею, благодаря которой Соловкам был придан новый смысл, смысл обители. Стали стекаться ученики, Зосима стал игуменом. Были перенесены мощи Савватия. Говоря современным языком Зосима состоялся в жизни как духовный муж, управленец, хозяйственник. Живи да радуйся, преобразуй и преумножай.
Но что-то не дает Зосиме сидеть на Соловках, заставляет его пустится в путь, в господин Великий Новгород. Там судьба его сводит с Марфой-Посадницей, одиознейшим персонажем русского средневековья. Сепаратистка и униатка, активно искавшая дружбы и покровительства Литовского княжества и стоящей за ним Католической церкви и преподобный Зосима, будущий святой Православной церкви — что общего было
