У Потапенко это продолжалось буквально мгновения, а потом сменилось тревогой неотвратимых перемен. Скоро его сменят, он сдаст караул, оружие, полномочия и поплетется, опустив голову в штаб, к дознавателю. По пути ему будут попадаться офицеры, все уже узнавшие на КПП от дежурного по части. Все будут здороваться, кто сочувственно, а кто и с плохо скрываемой злобой, но у всех на лице будет читаться один и тот же вопрос – как же так? Что ответит он им? Он и себе–то ничего не может толком объяснить. После, в штабе, дознаватель подошьет его объяснения в картонный скоросшиватель и отошлет в военную прокуратуру. Заработает машина, сошьет и выплюнет дело и кто его знает как перемелет это дело его дальнейшую жизнь.
Думая так Потапенко меж тем, следуя годами обретенной привычке, оглядывал караулку. Все было на своих местах, плакаты висели по стенам, ниже них описи в рамочках, еще ниже побелка переходила в ровную линию окрашенной бежевой стены, вдоль нее стояли скамейки, линолеум сиял чистотой.
На самой середине комнаты, под ярким кругом отражающегося в надраенном линолеуме света лампочки лежала аккуратная кучка дерьма.
Неведомые бесы, хороводившие начкара всю ночь, раз и навсегда казалось из него уже исторгнутые и умчавшиеся куда–то вдаль, по своим кривым и замшелым бесовским дорогам внезапно вновь вселились в его голову и устроили там невообразимый шабаш.
— Это что за дерьмо? – орал, делаясь похожим на сливу Потапенко – кто проводил уборку, что за мразь?
Внутренне торжествуя, все тот же черпак, метнулся к туалету и выволок к Потапенко до смерти перепуганного Смирнова.
— Это он, товарищ майор, новенький. Смирнов.
Потапенко, нависая огромной своей тушей над полуобморочным Смирновым продолжал безумствовать.
— Сгною в одиночке, на киче, гнида! Что за говно, кто насрал? – он схватил Смирнова за ворот и мотал его как куклу в разные стороны. Голова Смирнова тряслась, он всхлипывал и бормотал.
— Это не я, товарищ майор.
— А кто? Кто, сука, насрал в моем карауле?
— Это, наверное, Гоблин – всхлипнул Смирнов, имея ввиду конечно же не начальника штаба, а жившего в карауле котенка, всеобщего любимца, неизвестно как и когда здесь появившегося и сразу же названного в честь самой популярной в части личности.
Гоблин? – от недоумения брови Потапенко поползли вверх и он даже перестал трясти солдата. Сделав мысленное усилие он все–таки понял, кого тот имеет ввиду. Отпустив Смирнова и устало сев на скамейку бравый майор наверное в первый раз в своей жизни пошутил.
— Расстрелять засранца.
После этого, уже придя в себя, взглянул на часы, встал и скомандовал – караул подьем! Гауптвахта подьем! Разводящий, посылай людей за завтраком!
***
Близилось время смены постов, отдыхавшая смена поднималась с кроватей, мотала портянки, обувала сапоги. Гремели бачками отряжаемые в столовую бойцы. Выводной открывал камеры и выводил арестованных в туалет на оправку. Никто в суматохе не обратил внимания на Смирнова, выходящего на улицу с автоматом в одной руке и несчастным котенком в другой.
В негромком гомоне караульного помещения звук выстрела, сухой и отчетливый, рвущий, как бумагу тишину еще не ожившей части прозвучал ясно и резко. Все, кто был поблизости от дверей, не соблюдая субординации, отталкивая друг друга рванули на крыльцо.
На месте заряжания оружия, с автоматом в руках стоял рядовой Смирнов. Глаза его были совершенно безумны, тело сотрясала мелкая и частая дрожь. Возле стены, растерзанное в клочья автоматной пулей трепыхалось, отпуская душу в неведомый кошачий рай тело котенка Гоблина. Его теплая кровь сочилась из развороченных внутренностей на мелкий и чистый песок. Пар от нее тонкими струями поднимался вверх и смешивался с тяжелым и густым туманом, растворяясь в нем, окутывая все и вся, словно очищая эту грешную землю, в который уже в истории раз искупая невинной смертью непотребные людские грехи.
Глава 3.
1.
Пулею у виска отсвистел и затих в страшных корчах июль. Он пронесся суматошно и заполошно и издох моментально, как птица попавшая в ураган.
Наступил август и сразу все успокоилось. Воздух был тяжел, жарок и неподвижен. Он слоями нависал над асфальтом плаца, искажал и преломлял близкие предметы, а дальние просто разбивал на хаотичные цветные пятна и отшвыривал к горизонту. Все приобрело вид дивного холста помешанного разумом художника.
Время, повинуясь природе, тоже остановилось. Каждый в части страдал, все были в апатии, унынии и тоске. Срочники, как и положено, тосковали о доме. У молодых тоска была по вполне конкретным его проявлениям – подружкам, друзьям, да мамкиной стряпне. У старослужащих, уже и подзабывших что такое на самом деле есть гражданка по мистическому, экзистенциальному дембелю, некоей реинкарнации, возможности умереть и воскреснуть, начать новую жизнь, совершить эдакое преображение.
Тихон лежал на заправленной кровати и слушал плеер. Придурошный тихоновский комбат не разрешал иметь личному составу электронные приборы будь–то плееры, радиоприемники или карманные игры типа тетриса.
— Из этих приборов можно создать коротковолновой передатчик, это находка для шпионов, кто может поручиться что вы не передаете сведения агентам НАТО?
Но сегодня была суббота, та редкая армейская суббота когда нет репетиций строевого смотра или спортивного праздника, и никто из начальства не носиться, одурев по казарме. Был обычный ПХД – парково–хозяйственный день.
Личный состав полка разделившись на две части приводил в порядок технику и занимался уборкой казарм. Ну и гасился, кто как мог, в силу природной прошаренности и сообразно отслуженному сроку.
Школа же, почти в полном составе драила полы и занималась уборкой территории вокруг казарм. Тихон валялся на кровати прикрыв глаза, слушал музыку и немного задремал. Вдруг сквозь сон ощутил как кровать его приподнялась и стала перемещаться в пространстве. Он резко сорвал с себя наушники и вскочил. Кровать опустилась и гулко брякнулась об дощатый пол.
Тихон стоял ногами в мыльной жиже, вокруг него полукругом стояли солдаты в майках и трусах, держа в руках старые пряжки, куски стекла, тряпки и тазики. Так обычно изображаются зомби в трешевых фильмах — тупые лица без мимики, пустые глаза, линялая одежда, куски арматуры в руках…
— Бойцы, вы так командира угробите когда–нибудь. — Недовольно пробурчал Тихон заваливаясь на пустую кровать в соседнем расположении. — Нет чтобы попросить чтобы я встал… Тогда бы хоть нахер эту кровать вышвыривали.
Сон не шел. Казарменный гомон раздражал. Тихон вышел на улицу.
Там, жмурясь от яркого солнца, он закурил и стал читать газету «Красная звезда». Для газеты был оборудован специальный стенд, с застекленными створкам и висячим замком.
Замок отпирался раз в неделю, когда газету меняли.
Так и жила свой недолгий век эта никчемная газетенка. Сначала вытирались ее буквы об равнодушные взгляды военных, потом все это полировалось не менее равнодушным солнцем или дождем, а после она вытирала задницы солдат и исчезала, скомканная и изорванная среди другого мусора.
Лишь два экземпляра этой газеты были истинной ценностью, ни один из них не пропадал в мусоре, не
