— Ах вот так вот?! — Угрожающе–вопросительно, уже готовясь к следующей словесной атаке сказал Мыльников. — И действительно, а чего это у нас такой клевый парень Тихон Радкевич сидит на гауптвахте? За что? Да ни за что! Делов–то, отнял деньги, напился, избил сослуживца, склонял его к гомосексуальной связи. За что его сажать? Да тебя расстреливать надо!
— Вот пусть прокурор и решает вопрос о возбуждении уголовного дела, товарищ подполковник — с вызовом, понимая что его опять загоняют в угол, выпалил Тишка!
— Так тебе дело уголовное надо! — всплеснул руками Мыло — Так что же ты молчал, дорогой ты мой, это мы быстро оформим. Вот показания потерпевшего, вот показания свидетелей, вот показания командира взвода о вымогательстве у Котенко денег…
— Ваш Котенко, дебил, его проверить надо в дурке — я у него ничего не отнимал, он меня оклеветал — захлебываясь и сглатывая слова захрипел Тихон.
— Может тебя, Радкевич в дурку сдать надо, а? Выбирай — дурка или уголовное дело, мы и то и это оформим.
— Оформляйте хоть что, товарищ подполковник — прошептал Тихон, плюхаясь на табурет и опуская голову — так у меня будет хоть какой–то шанс что либо доказать. Здесь же, в этой части я никому не доверяю. Все заявления я сделаю только военному прокурору.
— Встать! — Скомандовал Мыльников. Даже в тусклом освещении камеры было видно как лицо его побелело, а губы яростно тряслись. — Смирно! Старший сержант Радкевич. Объявляю. Вам. Трое. Суток. Ареста.
— Есть трое суток ареста.
***
Соблюдая все формальности Тихона, в сопровождении конвойного, отвели в санчасть, завизировали новую записку об аресте, прислали ему шинель, полотенце, щетку, зубную пасту и мыло. И опять заперли в той же камере. Но несмотря на все ухудшающееся в смысле все новых и новых сроков ареста положение чутье подсказывало Тишке, что он избежал чего–то более страшного, того, что навсегда бы растоптало его судьбу, его дальнейшую жизнь. Отныне его мозг, его ум были всего лишь придатком ко все возрастающему в нем звериному чутью. Сохраняя человеческий облик, он все больше превращался в зверя, инстинктами чуящего
смертельную опасность.
И эти трое суток ареста пролетели для Тихон так же однообразно. Он уже ничему не удивлялся, а только настороженно ждал еще какой–нибудь подлянки. Все караулы знали уже его как родного, жалели и, по мере возможности. старались его подогревать — кто сигаретами, кто (когда была возможность) книжкой, а один раз даже, от Сереги Курманаева, который перевелся в ремроту, и теперь варил какие–то ограждения на тех. территории, заслали ему электронную карманную игрушку, в которой волк ловит яйца и Тихон до изнеможения резался в нее, пока не посадил батарейки.
В общем привык он к гауптвахте, как почти ко всему со временем привыкает человек. Оболочка его существовала на киче, и чем дальше, тем комфортнее — шинелей у него теперь было две — одна стелилась на жеский топчан, другой он укрывался и холода теперь совершенно не чуствовал, полотенец, так тех вообще набралось от отбывших арест с десяток. Тихон их выстирал в умывальнике из двух сшил наволочку, а остальные, вперемешку с ватой набил внутрь — получилась подушка.
Был у него и личный топчан и личный табурет. Все было устроено настолько комфортно, насколько это было возможно в условиях заточения. Тихон приготовился к долгому сидению, к осаде его разным начальством, к методичному воплощению их неведомых, но коварных замыслов. Его уже и запускали иногда в общую камеру, где он проводил время играя в карты и выучился более менее любительскому преферансу. В общем жизнь его как биологического организма была налажена.
Стали доступны и кое какие развлечения для души, чтение, игры, общение. Вот только душа от этого ни сколько не радовалась, а жаждала вырваться отсюда и воспарить, пусть уж не птицей, какая там птица, а хотя бы воздушным змеем и парить не в четырех казематных стенах, а ходя бы в пределах части.
Пусть и на поводке, но в воздухе, подставляя ветру грудь, рассекая его, ныряя и кувыркаясь в воздушных потоках. и пусть дергают за ниточку то отпуская, то
подтягивая её к телу, главное что она парит и о чем думает неизвестно, а уж если и сорвется — то тут уж совсем пиши пропало.
8.
И по окончании этих трех суток совсем уж ожидаемо опять загремели замки, но вместо комбата или замполита широкой арбузной коркой вдруг вместилась в его
камеру улыбка капитана Железкина, вечно с бодуна или пьяного и от того сварливого или доброго, но всегда какого–то по своему обаятельного Тишкиного
замкомбата.
В руке Железо держал табурет, обычный, такой же как у Тихона деревянный арестантский табурет. Он сел на него возле двери и позвал часового. Тот
явился. Являя из под черной щеточки усов белоснежные ровные зубы Железо ласково улыбнулся часовому — пошел нахуй, часовой!
— Не положено, товарищ капитан.
— На неположено нами, как любит говорить известный нам Радкевич, хуй положено, позови начкара. Явился начкар. Железо решил проблему и их на 15 минут оставили одних.
— Может в коридор выйдем, покурим, а, Радкевич?
— Да нет уж, давайте здесь товарищ капитан — настороженно ответил Тихон.
— Да ты гляди, какой волчонок стал, слыхал я Тиша, слыхал, какие ты фортеля тут вытворяешь…
— Товарищ капитан — умоляюще прервал его Тихон — да хоть вы то меня не лечите, я же сказал, что буду писать объяснения прокурору…
— Да погоди ты со своим прокурором, вот же бойцы пошли, раньше и слов–то таких не знали. а теперь чуть–что к прокурору. Тут какое дело…
И Железо все ему рассказал. Полтора месяца назад из штаба округа сообщили что в части их грядет внеплановая проверка. Приедет генерал и свита. Особое внимание будут обращать на соблюдение устава, пытаться выявить случаи дедовщины. И если таковых не найдется, то это будет рассмотрено не как положительный результат, а как покрывательство. Проверка примет перманентный характер, и в части сменяя друг–друга будут постоянно находиться окружные офицеры — разнюхивать, беседовать, в общем тянуть за ниточки.
Командиру, метящему на генеральскую должность начальника военного училища в одном из городов округа, такое совсем ни к чему и было дано указание установить случаи неуставных отношений. Найти, так сказать, жертвенного барашка. Но, как назло все было тихо. И вот тут ты, Радкевич, со своим залетом. Да еще и в компании. Но им то что — они дембеля, их пугнули, прижали, в общем сдали они тебя, и что пьянку ты организовал, и что деньги на пьянку с этого, как его, с Котенко требовал, и что избил его. Ну с них по одной лычке поснимали, на дембель все равно вернут, а так они штабу округа
со своей пьянкой не пришей кобыле хвост, с них как с гуся вода, приказ подписан, сроки на исходе, а вот ты — идеальный вариант. Прямо на выданье!
Вот и засадили тебя на кичу. Комбат, жопой своей подкрутил, у нас и так сержантов толковых мало, а туда–же, ну да ладно. Выявил он, бля, дедовщину. Прогнуться вздумал, да бог с ним.
Короче, расчет был такой, тебя на пять суток под арест, да еще двое сверху в выходные. Ты вроде как созрел. Тебя крутят на объяснительную, ты пишешь — и все. Все довольны. Проверка прошла удачно, случай выявлен, над тобой суд и дисбат.
Но походу они, я уж не знаю как они тебя крутили, но перегнули палку и с первого раза у них не вышло. Тогда тебя дальше давай прессовать, чисто психологически, а проверка, заметь, скоро уже. Подвели бы тебя под монастырь, парень, так или иначе — и без твоей объяснительной бы подвели. Показания свидетелей есть, да еще и свидетелей таких что мамку родную заложат, их пугни отсрочкой дембеля, с
