потрохами сдадут. Придурок этот Котенко, так замполитом зашуганный, что надо было бы, и меня бы оговорил. В общем слепили бы тебе дело. Уже слепили. Да ты тут прокурора этого выдумал, очко то у них и заиграло. Развернул ты их бульдозер прямо против них же, ну не молодец ли? Я же говорю — шарящий сержант!
У них сомнения — так мол и так, гонит парень. Решили тебя еще на кичмане подержать, посмотреть как ты себя вести будешь. А ты как ненормальный, заладил: в камере, содержиться, жалоб не имею. Ну они и струхнули. Ну как струхнули, врач бы наш справку добыл, что ты не в себе и к этому «не в себе» опять бы и неуставщину и все бы на свете примотали…
Да и ты, пьянь, ну скажи — какого хрена ты с него портки спустил, с терпилы этого? Опять все к одному ложиться — присылают нам дураков всяких, а они потом в жопу курсантов ебут и пиздят их нещадно. Хорошо хоть еще не убил никого. В общем — хоть с того захода, хоть с этого, а все равно Тиша, вставал бы ты под раздачу. Ну может со второго захода и понелепее было, но сам знаешь, на безрыбье и сапоги — штык–нож. А что прокурора требуешь, так кто дурачка слушать то будет. Вот и справочка есть. Даже более, я скажу тебе — она на самом деле есть, в том же деле, в столе у замполита лежит.
И ждал бы ты сейчас Тиша воронок, да на твое счастье, этот, как его, с пятой батареи старшина, Подьячев, залетел. Неделю назад керосинил он в старой казарме, и на
ночь, казарма же пустая и они там дежурят, приволок туда баб и с ремроты позвал дружков. В общем нажрались они, духов вызвали и давай их там строить.
А дежурный по части мимо шел, смотрит — свет, музыка, он туда, а у них там баба голая стоит на тумбочке в одной фуржке и честь отдает. Духи официантами
наряжены, в офицерских белых рубашках, с полотенцами через руку, а Подьячев этот, бухой в сопли с ремротовцем одного бойца на спортуголке ногами мордуют.
Дежурный–то на них попер, а они, обдолбанные еще что–ли были, на него кинулись. Тот с пистолета в воздух. Стекло выбил. Помдеж прибежал на выручку. А помдеж молодой, с института на два года лейтенантом пришел, вобщем гражданский, ну и вместо того, чтобы наряд вызвать в милицию позвонил, в город. Подьячев этот с компаньоном в одних портках в окно со второго этажа и через забор. Метрах в пятистах от части их менты отловили и к себе. Там их пока и оставили.
Тихон сидел и переваривал рассказ Железкина. Вроде все выглядело правдоподобно, он сам пару раз керосинил у Ваньки Подьячего в старой казарме, только без баб и без духов — чисто сержантской компанией. То что Ванька мог баб туда протащитьне вызывало сомнений. Ванька был отмороженным, как и его комбат, они вместе обтяпывали разную мелочевку, гнали за забор мыло, нульцевые простыни и портянки, одеяла, матрасы и ОЗК, — у любителей подледного лова и грибников последние пользовались бешеным спросом. Тишка и сам, когда доводилась возможность, скидывал через Ваньку кое какое барахлишко… Но кое–что было не на месте.
— Товарищ капитан, — спросил он у Железнякова — а для чего вы это все мне рассказываете?
— Да за тобой я пришел, сержант — радостно заулыбался Железкин, — хватит. Без тебя во взводе черте что твориться. Сержанты молодые твои — ни с салагами справиться не могут, ни между собой разобраться.
Радостное известие об освобождении нисколько не воодушевило Тишку. Чуял он какой–то подвох.
— А почему, товарищ капитан Подьячева с ремротовцем к нам, на кичу не привезли? Почему у ментов оставили?
— Ну, во первых, мусора уперлись и до утра их не отдали, у них же тоже какой–то план есть. А во вторых, тут уж нашему замполиту точно медаль давать нужно…
Вот ведь гад, как хитро придумал, он давай крутить всех курсантов с пятой батареи, что да как, что вообще в батарее у Подьячева происходит.
Был бы Подьячев на киче, хрен бы они ему что расказали, психология, брат. А так он им наплел, пойман опасный преступник, вина его доказана, он помещен в тюрьму, вы можете ничего не бояться, вы его уже не увидите… Ну салаги и давай писать кто что вспомнил — кому он в лобешник засветил, кому по сраке пряжкой, кого за водкой в самоход, кто ему форму гладил, кто сапоги чистил, кто кровать заправлял.
Злодей короче он оказался, куда уж там тебе сержант, со снятием с бойца портков. Да и деньги он у них оказывается отбирал регулярно.
— Тихон сплюнул и подумал про себя, вот ведь идиот, денег у него мало чтоли было? Жил же Ванька у своего комбата, как у христа за пазухой, денег как у дурака махорки. Даже музыкальный центр себе в каптерку купил — куда ему солдатские крохи.
— Он, прикинь, — Железо продолжал — до того обнаглел, старшина то этот. На деньги, что у солдат забирал — музыкальный центр к себе в каптерку поставил. Сейчас у Жбанова стоит. Нет, ну ты прикинь — у меня, блин музыкального центра нет. — Тихон легонько улыбнулся. — У тебя может тоже где–нибудь в нычке видак имеется, а Радкевич? — Железкин загоготал.
— Ну ладно, товарищ капитан, я вас понял, — с недоверием сказалТихон — но все же, я как бы получается тогда уже с неделю как неосновной фигурант.
— Да ладно ты, сержант, чего уж ты, не маленький, сам понимаешь, — продолжил Железо — если бы еще и тебя под это дело, был бы перебор. Тогда бы получалось — что в школе вообще никакого порядка нету. А так — выявили, накажут. Мужиков жалко с пятой, комбата, офицеров — им, из–за этого старшины щас вломят. Звания, очередь на жилье, отпуск летом — все им накрылось. Как бы батарею–то всю не разогнали.
— Товарищ капитан, я все понял, кроме одного — а нафига же меня тогда лишнюю неделю на киче парят–то?
Железо сделал серьезное лицо и строго, как учитель, произнес, — а потому что охуевать не надо, понял? Службу надо знать, сержант. И не выебываться!
Капитан помолчал, строго глядя на Тишку и сказал, — да и, если честно, эта неделя тебе на пользу только, скоро сам все узнаешь.
— Да что всё то, товарищ капитан — Тихон как то по граждански, по шпанючьи, по уголовному дернулся–качнулся одновременно выбрасывая вперед руки и тут же маятником назад — я прокурору сделать заявление хочу, что вы меня на понт берете?
— Отставить, сержант — властно рявкнул Железкин — ты на своем районе по дембелю будешь пальцы гнуть. Хули ты передо мной растанцевался? Я в такие танцы семнадцать лет в детдоме танцевал, до военного училища. Спасибо армии, человеком сделала. И тебя, мудака, сделает. Ума не даст, но дурь вышибет. Сопляк.
— Виноват, товарищ капитан, больше не повториться, извините. Нервы уже совсем. Я же вас уважаю, извините — стал оправдываться резко одернутый Тихон.
— То–то. К тебе Мыльников ходил три дня назад.Объяснительную написать просил? Знаешь зачем. Чтобы выпустить три дня назад. А ты писать не стал, стал прокурора звать, щас, поедет к тебе сюда прокурор!
А что это, думает прокурор, давно я Радкевича не видал, может у него что сказать есть? Сел, бывало прокурор в волгу свою и поехал Тихона за сто верст навестить. Кашей перловой в столовой отобедал заодно, где уж ему в прокуратуре таких разносолов подадут.
Железо распалялся, воспитывая Тихона и видно было, что больше всего ему хочеться сейчас прекратить этот ненужный балаган и выпить. Он сунул руку во внутренний карман кителя, извлек оттуда миниатюрную коньячную фляжку, побулькал ей, глотнул длинным с оттяжечкой глотком, закрутил крышку, нюхнул рукав, посидел закатив глаза, потом вкусно, добирая с губ букет напитка почмокал и продолжил, повеселев.
— Хотели тебя выпустить, три дня назад. — Выпитое видимо еще гуляло по нему, не растекшись равномерно по организму и оттого Железо собирался мыслями — чтобы отправить в командировку. С командой. Сопровождающим. Сегодня уходит чеченская команда. — Он наконец собрался и стал излагать мысли ровно.
— Приехал покупатель, разнарядка там, фигня какая–то, из курсантов собрали команду, которая едет в Чечню, в Ханкалу, на аэродром, там системы есть, старее наших конечно, мы на такие не учим, но им видимо не до жиру. Нужен сопровождающий, а, так как ты всех заебал своими вывертами, а к делу тебя не
