= 12 =
— В общем, вот так, — закончила Нина и довольно улыбнулась. — Позвонил, в ресторан пригласил.
— Извинился? — поинтересовалась Марина.
Башинская легко махнула на неё рукой.
— Я на него не обижаюсь.
— Да что ты? — Марина рассмеялась. — А недавно ты говорила совсем другое.
— Я злилась, но не обиделась. Манер ему, конечно, недостаёт, но всё не так страшно. Он мне нравится, Марин.
— Ну что ж, если нравится — это совсем другое дело.
Нина вытянула ножки, обутые в пушистые симпатичные тапочки, полюбовалась и снова улыбнулась.
— Ты права, это совсем другое дело.
Марина присела за стол с чашкой чая и с удовольствием за подругой наблюдала.
— Нина, ты прямо светишься вся. Томилин что, по телефону тебе в любви признался?
— Нет, конечно, — удивилась она. — Но я чувствую, что всё будет замечательно.
— Удивительное дело — ты и Томилин. Ты знаешь, что у него характер тяжёлый?
— Да прямо-таки уж. Тяжелее, чем у меня? — Они переглянулись и рассмеялись.
На кухню вбежала Юля, пристроила на столе альбом для рисования, а на Башинскую посмотрела в ожидании.
— Тётя Нина, хочешь, я твой портрет нарисую?
— Мой? — вроде бы удивилась та.
— В свадебном платье, — предложил ребёнок.
Марина прыснула со смеху, а Нина согласно кивнула.
— Если в свадебном, то рисуй. Только никакой фаты и пышных юбок на кринолине, мне не идёт.
— Что такое кринолин? — девочка вопросительно посмотрела на Марину.
— Такие большие-большие юбки.
— Как у принцесс?
— Да.
— Зря, тётя Нина, у принцесс красивые платья, но если тебе не хочется… — Юля показательно вздохнула. — А хочешь красное платье?
Нина взглянула на Марину, а та головой отрицательно покачала, едва сдерживая смех.
— Томилин не поймёт, Нин, серьёзно тебе говорю.
— Да, наверное. Рисуй белое. И, кстати, о Томилине. Юля, ты нарисуешь, а когда дядя Федя к вам в гости зайдёт, ты ему этот рисунок подари, хорошо? Так и скажи — это тётя Нина в свадебном платье.
Юля с пониманием кивнула, а Марина возмутилась.
— Ты на что ребёнка толкаешь?
— Устами младенца глаголет истина. Я Фёдору на это непременно намекну.
— Ой, Нина…
— Ну что?
— Обожжешься, смотри.
— На Томилине? Не смеши меня. Да он меня всю жизнь помнить будет.
— Или ты его.
— Или я его, — вдруг со вздохом согласилась Башинская.
Одеваясь в прихожей, Нина подняла глаза к потолку.
— Может, мне к нему зайти?
— Зайди, — согласилась Марина. — Его, правда, нет, его днём не бывает никогда, но с Брюсом познакомишься, Настя тебя чаем напоит.
— Хватит говорить мне гадости, я тебе ничего плохого не делала.
Марина рассмеялась, а Нина крикнула в глубину квартиры:
— Юля, я ухожу. Не забудь про портрет!
— Я рисую уже!
— Главное, подарить его не забудь!
— Не забуду.
— Хорошая девочка, — обратилась Нина к Марине, — обстоятельная.
— Надеюсь, такой и останется, если ты её не испортишь.
Они расцеловались на прощание, Башинская выпорхнула за дверь, а Марина прошла в комнату и увидела Юлю, которая прилипла к окну, ожидая, когда Нина выйдет из подъезда, чтобы помахать ей рукой. Марина подошла и обняла её.
— Вон она! — Юля радостно замахала рукой, они подождали, пока машина Башинской выедет со двора.
— Чем будем заниматься?
— Я буду портрет рисовать. А ты потом скажешь — похоже или нет.
— Хорошо. А мне чем заняться?
— А ты… а ты… — Юля задумалась и приложила пальчик к губам. — А ты испеки пирог!
— Пирог. Интересно, — Марина рассмеялась. — С чем ты хочешь пирог?
Юля выбралась из её объятий и вернулась за стол. Пожала плечами.
— Я не знаю. Чтобы вкусный.
— А плюшки тебя устроят? — Марина снова подошла, пощекотала её и поцеловала в щёку. Юля рассмеялась и кивнула.
— Да! Будем пить чай с плюшками и вареньем. Карлсон любит плюшки и варенье, ты помнишь, мы читали?
— Помню. Рисуй тётю Нину, только старайся, нам её ещё замуж выдавать.
Это был самый спокойный день за последнее время. У Калерии выходной, никаких срочных дел нет, утром сходили с Юлей в магазин и погуляли в парке, но быстро замёрзли и поспешили домой. И весь оставшийся день можно было провести в тишине и покое, особенно, после того, как квартиру покинула шумная Нина. И Алексея Марина не ждала, даже звонка его не ждала, вчера они немного поругались по телефону, она запретила ему приезжать, заявив, что у него своих дел, должно быть, невпроворот, а они отвлекать его не собираются.
— У нас всё хорошо, Лёш, — заверила она Асадова.
— Злишься на меня, да?
— Я не злюсь, но я не хочу создавать лишних проблем.
— Ох, Марина, как же с тобой тяжело, — пожаловался он, но спорить не стал. — Юльке привет передай, я вечером ей позвоню.
— Хорошо.
— Мариш…
— До свидания, Лёша. — Уже отведя трубку от уха, она расслышала его голос:
— Трусиха, — прозвучало чуть насмешливо.
Но Марина трубку всё равно повесила и с обидой на телефон уставилась, словно он был виноват в её страхах. А виноват был Асадов, который своей напористостью будоражил её, и ей никак не удавалось вернуть себе прежнюю уверенность. Ведь ещё совсем недавно она жила без него, готова была и дальше жить без него, давным-давно смирилась, и настолько была в этом убеждена, что без всяких опасений, совсем ненадолго, как она думала, окунулась в своё прошлое, а вынырнуть обратно в настоящее никак не получалось. Барахталась теперь, барахталась, и когда ей везло, когда казалось, что вот оно, твёрдое дно, наконец-то она его нащупала, становилось ещё страшнее, и она снова торопилась вернуться в омут прошлого, хотя бы ненадолго. Как-то так получилось, что ей не просто придётся вернуться в настоящее, а
