— Марин, если хочешь, накричи на меня, но в себя опять не прячь.
— Я ничего не прячу! — громким шёпотом проговорила она. — И нечего строить из себя… знатока моей души! Зачем ты пришёл?
— Потому что я за тебя беспокоился.
— Не стоит.
Марина на него не смотрела, очень старательно избегала его взгляда, что-то делала, лишь бы не останавливаться. Пыталась успокоиться, но лишь для того, чтобы Асадова выгнать. Она не хотела его видеть, сегодня уж точно. До его прихода настолько замучила себя мыслями о его жалости, что, казалось, сейчас посмотрит на него и, не дай бог, эту самую жалость в глазах его увидит, и тогда с ума сойдёт. Тогда уж точно ничего не вернёшь, не изменишь, не исправишь…
— Уходи… Ты знаешь, который час? В такое время по гостям не ходят.
— Ну что ты говоришь?
— Ничего. Я звала тебя? Нет. Вот и уходи… — Остановилась наконец, прижала к горящим щекам холодные ладони и призналась: — Я сама виновата.
— Да ни в чём ты не виновата, — в раздражении начал он, но Марина его перебила:
— Нет, виновата. Виновата. Я знала, что нельзя тебя близко подпускать, что тебе не место тут, но настоять не смогла!
Он подошёл и хотел положить руки ей на плечи, но Марина отступила в сторону.
— Не трогай меня!
Асадов скрипнул зубами от злости.
— Да что же это? — Но тут же сдался. — Хорошо. Тогда сядь, тебя трясёт всю. Давай я тебе чай сделаю?
— Не нужен мне чай. Я хочу, чтобы ты ушёл. Зачем ты вообще приехал?!
Алексей вздохнул и почти силой усадил её на диван. Марина с трудом сдерживала слёзы, отталкивала его руки, выгоняла, а он лишь сел рядом, но трогать её не стал, даже ради того, чтобы попытаться успокоить. Не хочет и не хочет.
Когда Марина немного пришла в себя, сама спросила:
— Как ты узнал? Она тебе рассказала?
— Она тоже расстроена.
— Ах, она расстроена! Она расстроена, а ты ко мне прибежал, да? — Марина с такой злостью это сказала, что Алексей удивлённо посмотрел.
— Что такого она тебе сказала?
Марина слёзы вытерла и поднялась.
— Чтобы она не сказала, она права. Я не хочу, чтобы ты приходил сюда… Нужно всё это заканчивать, жить так нельзя. Мы столько раз с тобой говорили, Лёш, и всегда приходили к одному и тому же выводу.
— Это ты приходила, не я. Не путай!
Она только руками развела.
— А что ты предлагаешь?
Он устало потёр лицо.
— Я примерно представляю, что именно она тебе сказала… Но, Марин, ты же взрослый человек, а она… Она молодая, она действует импульсивно, и говорит порой жестокие вещи.
— Дело не в этом! Дело в том, что она твоя жена, у вас ребёнок, и ты там должен быть.
— А я там.
— Неправда, ты рвёшься, ты постоянно находишь повод, чтобы приехать. И в этом она права, и ей обидно.
Алексей обернулся, чтобы на Марину посмотреть.
— Может, ты прекратишь рассказывать мне о моей жизни? Ты опять решила, как правильно, да? Всё сама! Всегда сама!
— Я не рассказываю!
— Нет, рассказываешь! И надеешься, что я поступлю именно так, потому что тебе так проще. Ведь так правильно!
Марина отмахнулась от него.
— Зря ты воспринимаешь всё в штыки. Мы два года практически не общались — и ничего. — Голос дрогнул, но Марина быстро с собой справилась. — Жили ведь. А потом что случилось? Я попросила тебя о помощи, а ты что-то себе напридумывал.
Асадов непонимающе смотрел на неё.
— Что я напридумывал, Марина? Ты о чём?
— Обо всём. О нашей жизни. Мы просто заигрались немного, о прошлом вспомнили, но… прошлое навсегда останется прошлым. И забывать об этом не нужно.
Он криво усмехнулся.
— Ты меня выгоняешь, что ли? Как тогда?
Она промолчала, отвернулась от него, прямая, окаменевшая, и Алексей вдруг испугался, на какое-то мгновение показалось, что прошлое на самом деле вернулось. Она вот так же стояла, когда говорила, что умирает рядом с ним. Что ей тяжело, невозможно, дышать рядом с ним нечем. А ведь думал, что подобный ужас повториться не может, потому что если такое и дано пережить, то только однажды, до второго раза люди попросту не доживают, а вот теперь сидел в полной тишине и снова ждал приговора.
Что же Соня ей наговорила? Жена вечером закатила ему такую истерику, что он практически ничего не понял из её криков и всхлипываний. Твердила только, что 'вот если бы её не было, то всё было бы по- другому, а он негодяй, потому что не любит, не понимает, не ценит…'. Алексей стоял, как к полу пригвождённый, слушал её, а сам думал, что же она Маринке наговорила. И как это теперь исправлять. А выходит так, что и не исправить уже.
— Ответь мне. Выгоняешь?
У Марины вырвался судорожный вздох и сказала:
— Нет, я хочу, чтобы ты сам ушёл.
Она прошла мимо него, Алексей проводил её тяжёлым взглядом, но с места так и не двинулся. Остался сидеть на диване, а когда за Мариной закрылась дверь спальни, закрыл глаза. Она хочет, чтобы он сам ушёл… Встал, закрыл за собой дверь и ушёл. Он однажды так уже поступил. И сколько раз себя потом корил за это. Что так поспешно захлопнул за собой дверь, с болью, злостью, но ушёл. А она плакала, и он себе этого так и не смог простить. Она плакала, а он ушёл, пусть и по её просьбе, но легче от этого не было, ни на секундочку.
Он поднялся, но направился совсем не к выходу. Открыл дверь спальни, но Марину не увидел. Посомневался пару секунд, а потом прошёл в ванную. Она сидела на маленькой скамеечке, привалившись спиной к стене, и молча вытирала слёзы. Алексей подошёл и присел перед Мариной на корточки. Поднял руку и прикоснулся к её щеке.
— Прекращай реветь, — тихо попросил он.
Она сама принялась вытирать слёзы, отталкивала его руку, а когда открыла глаза, посмотрела на него и вдруг сказала:
— Она сказала, что ты меня жалеешь. Скажи, жалеешь?
Асадов вдруг улыбнулся.
— Конечно, жалею. Как я могу тебя не жалеть? Ты же моя… моя девочка. Помнишь?
— Помню, — шепнула она. — Я всё помню.
— И я.
Он первым её поцеловал. Она всё ещё вытирала слёзы, которые никак не желали останавливаться, а Алексей потянул её к себе, Марина уворачивалась, сама ужасаясь тому, как сейчас, наверное, выглядит: красная, с распухшим носом и губами, мутным взглядом. Но он всё равно поцеловал и на несколько минут всё, что пугало превратилось лишь в водоворот прошлого и настоящего, а уж как там, в будущем сложится… Хотя, пару минут спустя, когда поцелуй закончится — это ведь и будет будущее? И оно уже не кажется таким беспросветным, как до поцелуя.
