дочь за руку и успокаивали, как могли. Лена после всего этого, как-то подозрительно быстро успокаивалась, Руслан понял и заметил это не сразу. А когда заметил… Лена кричала, обвиняла его, срывалась на совершенно бабский визг, приписывая ему связи со всеми знакомыми ему женщинами, а Москвин ходил из комнаты в комнату, грел себе ужин, ел, глядя пустым взглядом за окно, стараясь не прислушиваться к истеричному голосу жены. Он настолько привык к этому кошмару, что перестал чего-либо пугаться. Уже и надеяться перестал, что это может когда-то закончиться. Казалось, что всё это будет продолжаться вечно — Лена с огромным животом, горящим взглядом, воспалёнными глазами и беспрестанно всхлипывающая. Врачи прописывали ей успокоительное, но Руслан был совсем не уверен, что она его принимает. Жена бродила по квартире словно тень, за последний месяц вряд ли хоть раз показалась на улице.
Беседы с врачами угнетали. Ирина Станиславовна выглядела печальной, но верить врачам отказывалась.
— Не правда, она не сумасшедшая. Просто беременность накладывает свой отпечаток…
— Никто не говорит, что она сумасшедшая. Но требует особого внимания, особенно сейчас. Тяжёлая беременность, попытка суицида… Мы не можем дать ей то лечение, которое ей необходимо в её состоянии, боимся навредить ребёнку. Нужно потерпеть. Думаю, ей лучше будет в больнице.
Лена же лишь рассмеялась им в лицо.
— Хотите от меня избавиться? Ничего у вас не выйдет!
Владимир Николаевич переглянулся с расстроенной женой и вздохнул.
— Лена, так будет лучше для тебя и для ребёнка.
— Это он вас подговорил, я знаю! — кричала она и с ненавистью смотрела на Руслана, который с безучастным видом сидел на подоконнике и ждал, чем всё это закончится. — Он просто хочет от меня избавиться, я не нужна ему! У него любовница есть, вы знаете?
Москвин встретился глазами со свёкром, а тот поморщился досадливо.
— Лена, что ты говоришь?
— Ты мне не веришь, папа? Не веришь? Конечно, он тебя против меня настроил! Он хочет, чтобы меня упекли в сумасшедший дом, а он будет, как раньше… Кобель! — далее последовали бурные рыдания, очередной визит врача и клятвенное обещание лечь в больницу, чтобы позаботиться о себе и ребёнке.
— Ты ведь меня любишь, правда? Руслан, скажи… Любишь?
— Конечно, люблю. Спи, тебе отдохнуть нужно.
— Да, я устала… Я лягу в больницу, правда. Ты только пообещай, что будешь каждый день ко мне приходить. Обещаешь?
— Конечно, — он убрал с её лба волосы, и поправил одеяло. — Спи.
— А ты?
— И я сейчас лягу.
— Давай придумаем ему имя.
Москвин сел на пол и привалился спиной к кровати. Жена засыпала после укола, сделанного ей врачом, язык уже заметно заплетался, но сну ещё сопротивлялась. Руслан на секунду прикрыл глаза. Сдержал зевок и согласился.
— Давай.
— Я хотела назвать Русланом, а потом передумала. Знаешь почему?
— Почему?
— Чтобы он не вырос таким же бабником, как ты.
— Здорово.
— Я тебя ненавижу. Как ты можешь так со мной?
— Лена, спи. Голова болит?
— Да…
Всё это продолжалось изо дня в день и, наверное, поэтому Руслан растерял бдительность. Лена могла кричать несколько часов подряд, а успокаивалась в один момент, как только добивалась своего или просто уставала. Дней затишья Руслан уже и не помнил. Не помнил, когда они с женой вместе, просто за столом сидели и спокойно разговаривали. У них сменилась домработница, на смену улыбчивой Любаше пришла строгая, мрачная Ольга Алексеевна, которая ходила за Леной по пятам и отслеживала каждое её движение. Квартира стала напоминать палату душевнобольного, даже запах стоял соответствующий — пахло какими- то травами и лекарствами.
— Москвин, что у тебя там происходит? — весело интересовался Лёшка на другом конце провода. — Готовишься стать образцовым папашей?
Каждый раз, когда друг звонил, до смерти хотелось всё бросить к чёртовой матери и вернуться в Москву. А можно к родителям, в Вену. Только бы забыть обо всём этом, как о страшном сне.
— Да, готовлюсь, — отвечал Руслан, из последних сил выдавливая из себя бодрые нотки. — Уже скоро.
'Скоро' так и не случилось. В один из вечеров, накануне того дня, когда Лена должна была лечь в больницу, и Руслан готовился вздохнуть свободно, после очередного обвинения в измене, жена заперлась в ванной и наглоталась таблеток.
Сидя под дверью отделения реанимации, Москвин размышлял о том, что всё закончилось так же странно и неожиданно, как началось. Думал, о сыне, который так и не родился, но появления которого он ждал, которого хотели назвать Руслан… Был бы он Руслан Русланыч, и был бы он большооооой начальник… Думал о жене, за которой не смог уследить, а ведь требовалось от него не так уж много… О многом думал и не знал, кого винить. Кто больше виноват?
— Я виновата, я, — начала твердить Лена бескровными губами, как только пришла в себя. — Господи, как такое могло случиться?
— Тебе нельзя волноваться, — Москвин взял её за руку и недолго разглядывал худенькую ладошку.
— Руслан, ты ведь не бросишь меня? Я без тебя не смогу, ты слышишь? Я умру!
Белые стены реанимационной палаты давили на психику и рассудок.
— Не брошу. Лена, тебе нельзя говорить, успокойся.
— Я рожу тебе ребёнка… двоих… мальчика и девочку. У нас всё будет…
— … хорошо, — закончил за неё Москвин. — Конечно.
Жизнь иногда напоминает водоворот, он затягивает тебя, закручивает, не даёт глотнуть воздуха — и ты тонешь, и в какой-то момент смиряешься с этим… с мерным, привычным течением жизни. Даже если жизнь эта тебя и не радует. Кажется, что сделать ничего уже нельзя. Всё давно сложилось, и надо лишь шагать дальше, переступая через препятствия и самоотверженно бороться с проблемами. Так всё в жизни Москвина и было. Шло время, был получен диплом, не смотря ни на что — красный, с отличием, 'семейный бизнес' процветал, Руслан трудился во благо семьи, но никакого удовлетворения от этого не получал. Скучно было до зевоты. Излюбленный бизнес россиян — торговля продуктами, абсолютно не вдохновлял. Но бежать было некуда. Оставалось только повесить долгожданный диплом на стену и изредка кидать на него тоскливые взгляды.
Личная жизнь напоминала старую лодку с пробитым дном, в пробоину хлестала вода, а Руслан давно перестал пытаться выплыть самостоятельно. Редкие романы, быстрый секс, а дома сумасшедшая жена, которая его только что не обнюхивала, когда он возвращался. Конечно, ни о каких детях речи не шло. За два года Лена несколько раз лежала в клинике, оттуда возвращалась с почти ясным, просветлённым взглядом, с улыбкой на губах, правда, несколько искусственной, которая стекала буквально через неделю. И всё начиналось сначала. Она либо обвиняла его в изменах, либо начинала каяться и винить себя за гибель ребёнка.
— Не смотри на меня так, не смотри! Я знаю, что ненавидишь, но я его не убивала!.. Это ты… ты во всём виноват. Ты мне жизнь сломал.
Он уже давно с ней не спорил.
Молодость и Москва казались безумно далёкими, лишь воспоминаниями будто двадцатилетней давности, словно и не было того далёкого, лёгкого времени, когда просто дышалось, когда можно было влюбиться, мучиться из-за этого невесомого чувства, наслаждаться им, забывать обо всём на свете, глядя в глаза белокурой девчонке, которая соблазняла его, сама того не понимая.
