уставились, хотя, наверное, делать этого и не следовало, Галина и так была расстроена из-за нашего присутствия. Но ведь любопытно же, мне по крайней мере, что это за Руслан такой, который Глеба когда-то сумел уязвить. Сразу не понравился взгляд, исподлобья, но не хмурый, а какой-то хулиганистый и насмешливый, он сбивал с мысли и заставлял насторожиться. Правда, я только за себя говорю, кому-то, Галине, например, это может и нравиться. К тому же, Руслан оказался старше, чем я ожидала, лет сорока пяти, волосы с проседью и аккуратно уложены, а на дорогущем галстуке, подобранному в тон к строгому костюму-тройке, бриллиантовая булавка. В общем, впечатление он производил, вопрос в том — какое? По мне, так не совсем приятное. За всей его лощённой строгостью, чувствовался бьющий через край темперамент. Который он и продемонстрировал, бросив свой кожаный портфель, который невероятно шёл ко всему его продуманному образу, на кресло, как что-то совершенно ненужное, если бы носил его с собой только для антуража, а дома потребность в этом пропадала. Он переступил порог дома и тут же от лишней детали избавился, наверное, портфель его раздражал. Повернулся к жене и вот тут нас с Сонькой заметил. Заулыбался, но от его улыбки я тоже в восторг не пришла.
— У нас гости?
Галина, которая ещё минуту назад заметно занервничала из-за того, что нам придётся встретиться с её мужем, сейчас только небрежно махнула рукой в нашу сторону.
— Они ищут Мартынова.
— А чего его искать?
Она плечами пожала, а Руслан посмотрел на меня и спокойно заявил:
— Я вас знаю. Вы племянница Дорофеева.
— Зато я вас не знаю, — безразличным тоном отозвалась я и поднялась. — Пойдём, Сонь. — Повернулась к Галине. — Спасибо. Мне нужен был этот разговор.
— Да не за что. А если он всё-таки появится…
— Гоните в шею, — весело посоветовал Руслан и развёл руками, встретив осуждающий взгляд жены.
— Я хотела сказать, чтобы вы не беспокоились из-за квартиры. С документами всё в порядке.
Я коротко попрощалась, на Руслана решила не смотреть, и направилась к выходу. Как только дверь за нами захлопнулась, Сонька схватила меня за локоть и поинтересовалась:
— Ну и кто из них лучше? Внешне.
— Кто? — не сразу сообразила я.
— Мужик этот и твой Глеб. Только постарайся быть объективной, — попросила она. — Кто?
— Глеб, — не раздумывая ответила я, а подружка расстроилась.
— Ясно. Значит, точно сволочь.
Я остановилась у машины и на Соньку посмотрела.
— Почему?
— Потому что мужа меняют, если подворачивается что-то получше. И не смотри на меня так, я не про твоего дядю говорю.
— Я поняла, ты про Глеба.
— Да. А уж если этот хитрющий тип лучше твоего Мартынова, то я даже боюсь представить, во что ты влюбилась.
Я хотела молча сесть в машину, но Сонька меня снова окликнула:
— Жень.
— Что?
— Как ты думаешь, зачем он её искал?
— Чтобы забрать своё.
— Что именно?
— Деньги, Соня.
— За квартиру?
— Сомневаюсь.
— А почему ты думаешь, что деньги?
— А что ещё можно искать с таким упорством?
Сонька хмыкнула и в машину села, а я в последний раз взглянула на пионы. И вдруг заметила, как шевельнулась занавеска в окне. Кажется, за нами наблюдали.
Прошло несколько месяцев, прежде чем я перестала просыпаться среди ночи, чувствуя себя глубоко несчастной. Перед Сонькой и дядей старалась держаться молодцом, улыбалась им, фонтанировала идеями и делилась планами, а на самом деле ночами плакала, чувствуя себя безумно одинокой, а по утрам себя за слёзы ругала. Глупо было плакать. Глеба не было в моей жизни, наверное, по-настоящему вообще никогда не было, я всё себе придумала, он просто мне не мешал. Но всё равно не жалела, не смотря на свои страдания потом. Случилось в моей жизни невероятное приключение, с интересным мужчиной в главной роли, и он подарил мне счастье, пусть совсем ненадолго. Кто знает, может именно эти дни, именно этого человека я буду вспоминать через много лет, когда кроме воспоминаний ничего не останется. О том, как он дарил мне пионы и просил прощения. И делал это так искренне, словно мы были с ним знакомы до этого задолго и он точно знал, что и как нужно говорить, чтобы я перестала обижаться и улыбнулась. Глеб всегда знал, как заставить меня улыбаться. А ещё буду помнить его взгляд и лёгкое:
— Сволочь, Жень.
Сонька предлагала его найти. Поехать в Москву и хотя бы попытаться, но я наотрез отказалась. Зачем? Что я ему скажу при встрече? Простого 'здравствуй' явно будет мало. А Глеб будет смотреть на меня с жалостью и растерянностью, не понимая, зачем я приехала, ведь ему-то сказать мне нечего. Если бы было иначе, он бы сказал, и возможно не уехал. Сонька же видела, как я мучаюсь, вот и предлагала сложные решения простой, по сути, проблемы.
— Никуда я не поеду, — сказала я ей достаточно твёрдо в один из дней. — И делать ничего не буду. Всё, забыли.
Подружка с сомнением посмотрела, но спорить со мной не стала.
Наверное, дяде она всё-таки о чём-то проболталась, потому что тот, хоть и не спрашивал меня ни о чём конкретном, но смотрел с печалью и сожалением. Я же только улыбалась, демонстрируя готовность бороться с любыми жизненными неприятностями.
До конца лета я не вылезала с крыши. Злилась на погоду, когда та жалела солнца или посылала дождь. Я рисовала. Как сумасшедшая, иногда по неделе ни с кем не встречалась и не разговаривала. Время от времени приезжала Сонька, качала головой, оглядывая бардак, вызывала уборщицу и привозила мне продукты.
— Работаешь на Третьяковскую галерею?
— На себя.
— Похвально. А Калинин уже руки потирает, предчувствуя прибыль?
— Мне всё равно, Сонь. Получит он своё или нет. Я просто… остановиться не могу, понимаешь?
— Нет. Но думаю, что ничего плохого не происходит, поэтому я спокойна. Твори, деточка, твори.
Я и натворила. Смотрела на купола церквей и старый город, а на холсте появлялось нечто совсем другое. Моё настроение, мои мысли, моя грусть… Наверное, на самом деле что-то стоящее выходило, потому что Димка так на меня посмотрел, когда увидел первые картины, что я предусмотрительно отошла от него, боясь, что он меня целовать кинется. Правда, и повод у него достойный был. В Москве что-то не ладилось, Калинин переживал, в глазах постоянная тревога, а тут прямо ожил. Снова заговорил о персональной выставке и выжидательно на меня посмотрел, видимо, боясь отказа, но в этот раз я противиться не собиралась. У меня только одно условие было — дать мне возможность отдохнуть.
— Я уезжаю, — сообщила я ему.
— Куда это? — забеспокоился он.
— Какая разница? — Я улыбнулась. — Я еду путешествовать.
— Одна? Что за странная блажь?
— Мне всё равно — странная она или нет. Я уезжаю.
Он задумчиво посмотрел.
