После завтрака я заметила, что Глеб уже несколько минут стоит у балконной двери, отдёрнув лёгкую штору, и смотрит на заснеженную крышу. Он выглядел задумчивым, а потом повернулся и сказал:
— Ты о поездке подумай.
— На море? — уточнила я.
Он кивнул. Я руки полотенцем вытерла и осторожно поинтересовалась:
— Ты устал?
— Просто уехать хочу, хоть ненадолго. Как только можно будет…
— Так и поедем, — подхватила я. — Я всё сделаю, ты не волнуйся. — Подошла к нему, взяла под руку и тоже на крышу посмотрела. — Ты туда смотришь и вспоминаешь лето.
— Может быть.
— Ты пять лет не был на море, — вспомнила я.
— Я пять лет не был в отпуске, это хуже.
Я приподнялась на цыпочках и поцеловала его в подбородок, потом обняла за шею.
— Глеб, — позвала я.
Он невыразительно угукнул, а я снова его поцеловала.
— Я тебя люблю.
Я не ждала, что Глеб мне ответит, а уж тем более, не надеялась услышать ответное признание. Думала, что он просто улыбнётся или по привычке отделается шуткой, но Мартынов был непривычно серьёзен, продолжал смотреть в окно, на небо, и вдруг сказал:
— Сейчас снег пойдёт.
Я тоже посмотрела за окно, но почти тут же отвернулась и спрятала лицо у него на груди. Глеб обнял меня двумя руками и пристроил подбородок у меня на макушке. Я щекой к его груди прижималась и чувствовала себя довольной и счастливой. Когда же зазвонил телефон, даже ногой от досады топнула. Глеб руки разжал, а я посмотрела с сожалением.
— Ответь, — проговорил мне в губы, — мне на работу нужно.
Поцеловал меня быстрым, спешным поцелуем, а когда отошёл, я перевела глаза за окно и удивлённо нахмурилась, разглядывая крупные хлопья снега, которые медленно кружась, опускались на землю.
— Пахнет чем-то вкусным, — удивилась Сонька, когда заявилась ко мне под вечер. — Пирогами, что ли?
— И пирогами тоже.
Подружка сочувственно посмотрела.
— Сорвалась?
— Пока нет, но чувствую, что долго не продержусь, — покаялась я. — Особенно, если Мартынов будет меня откармливать, как грозится.
— Ты его всё-таки простила? — Сонька усмехнулась и остановилась посреди гостиной, уперев руки в бока. Выглядела при этом весьма вызывающе. — Я бы на твоём месте…
— Ты на своём месте разбирайся, — посоветовала я и пояснила: — Я, знаешь ли, замуж хочу.
— Я тоже хочу, но я бы не простила.
— И ради бога.
Сонька подошла к столу, приподняла салфетку и посмотрела на румяный пирог. Принюхалась.
— Вкуснятина. А с чем?
— С капустой.
— Почему с капустой? — нахмурилась Сонька. — Я же с ягодами люблю.
— А Глеб с капустой. И вообще, Сонь, отстань. Я сумки едва дотащила до дома. Вот если бы ты мне помогла, ведь я тебя звала, я может, и испекла бы с ягодами. В знак благодарности.
— А-а… То есть, другого повода для благодарности, как помогать тебе сумки с продуктами таскать, ты не нашла?
Я промолчала, но улыбку прятать не стала, и подружка, видимо, поняла, что в перепалку, пусть и шуточную, я вступать не собираюсь, и просто молча уселась за стол и попросила чаю.
— Хотя, я даже рада этому, — сказала она.
— Чему именно? Я пирожные купила, хочешь?
— Не хочу, но буду. То есть хочу, но не должна хотеть, но всё равно буду.
— Очень логично.
Достала из холодильника пирожные, выложила их на тарелочку и на стол, перед подружкой, поставила.
— Так чему ты рада?
— Что ты опять готовишь. А то это как-то ненормально было… непривычно. Пустой холодильник, зелёный чай и минус два размера. — Сонька помешала чай ложкой. — Это всё от тоски, Женька, — заметила она грустно.
— Я всё это знаю, Сонь.
— Но сейчас ты счастлива? Мартынов твой, хоть и сволочь, но вернулся, и ты даже замуж за него собираешься…
— Я счастлива.
— Но он ведь сволочь! — напомнила Сонька и хитро улыбнулась.
— Не уверена, что он нужен мне другим.
— Да, — вздохнула Сонька, — в этом вся наша беда.
Я нахмурилась.
— Если ты пришла жаловаться мне на дядю, то лучше не начинай, — предупредила я её.
— Почему это? Ты мне подруга или кто?
— Подруга. Но смею напомнить, что ты мне обещала, что делать этого не будешь.
Сонька надулась.
— И кому мне теперь жаловаться?
— Я не знаю. Маме?
— Ты с ума сошла? — фыркнула она. — Мама его называет не иначе, как Боренька и говорить ей что-либо бесполезно.
Я усмехнулась.
— А ты родителям уже рассказала?
Сонька заметно занервничала.
— Я расскажу… Потом.
— Когда потом? Сонь, тебе стыдно, что ли?
— Нет, конечно! Просто боюсь, что они не одобрят его выбор.
Я рассмеялась.
— Это точно! Твоя мама всегда говорила, что ему нужна домовитая жена, которая пылинки с него сдувать будет, а от тебя этого вряд ли дождёшься.
— Почему это? Он тебе что, жаловался?
— Нет. Но я тебя знаю.
— Он всем доволен, Женя.
— И это я знаю.
— Пока, по крайней мере, — добавила Женька, призадумавшись. И вдруг меня огорошила, заявив: — Все они — сволочи. — И посмотрела на часы. — Он мне уже час не звонит!
Дядя так и не позвонил, зато приехал и столкнулся с Сонькой, уже собравшейся уходить, на лестничной клетке. И не посмотрев на меня, возмущённо взмахнул рукой, глядя на Соньку.
— Я что, должен по всему городу за тобой бегать?
— А нечего бегать, — отозвалась та, королевским жестом закидывая за плечо край палантина, — можно просто позвонить!
— Так ты не отвечаешь!
— И что? Позвонить-то всё равно можно было. Вдруг бы я в этот раз ответила?
Дядя глухо зарычал и зубами заскрипел, разглядывая её, а я даже думать боялась, какими эпитетами он её сейчас мысленно награждает.
